Мария Галина: Красные волки, красные гуси (сборник)

– Демоны? – Мортимер помахал рукой, подзывая бармена.

– Нет, просто духи. Бесформенные тупые духи. Они питаются астральными телами, понимаете? Астральными телами умерших. Они занимают астральное тело, пока физическое тело еще теплое. Прихватывают обрывки памяти, сны, мечты. И они умеют плодиться, мистер Мемпес. Они идут по путеводной нити любви, идут и находят близких покойного. И занимают их астральные тела. И так дальше, дальше, пока нить не оборвется. Этот сержант вскоре погиб, конечно. Кажется, от тифа. Там разразилась эпидемия тифа, в Претории. И я вот думаю, не умер ли кто из его родни, – здесь, на Острове. Готов поставить свои часы против этой вашей трости.

– Хопкинс? – медленно спросил Мортимер. – Не Перкинс?

– Точно. Перкинс. Вы его знали?

– Знал. Еще стаканчик? Да, у него была семья. Решил навестить их пару недель назад. Они жили в Суррее. Дом стоял пустым. Заброшенным. Думал, они уехали. В местном пабе сказали, она в Бродмуре. Ну, в лечебнице. Задушила детей. Сказала, отец их позвал. Сказала, там им будет хорошо. Лучше, чем здесь. Когда их выносили, она улыбалась.

Свет-тьма, свет-тьма. Рои зеленых мух. Отгоняя их, он помахал рукой перед глазами.

– Жаль, что вы не стали биться об заклад. Мне нравится ваша трость. Эта, с собачьей головой.

– Ее я не стал бы ставить, – замотал головой Мортимер. – Мне ее доктор Дойл подарил.

– А, так вы знакомы с Дойлом? Замечательный человек. Странно, что он увлекся спиритизмом, он всегда казался образцом здравого смысла.

– Благая весть, – прошептал Мортимер.

Он встал из-за стола и нахлобучил на голову котелок.

– Они нас ненавидят, да? – прошептал он. – Все они. Туги, конголезские колдуны, зулусы. И вот начинают стучать барабаны… ночь за ночью. И тогда приходят земляные духи. Боже мой, чем больше смертей, тем больше астральных тел… еще теплых… и они еще помнят, да? И зовут, зовут… роятся… Это конец белой расы, сэр Редьярд, говорю вам, это конец белой расы!

– Вам надо меньше пить, друг мой, – заметил сэр Редьярд. – Вы слишком впечатлительны.

– Перемирие! – Прилично одетая, степенная дама кружилась в холле гостиницы, держа по «Юнион Джеку» в каждой руке. – Перемирие! Больше не будет смертей! Никогда! Никогда! Не будет резни! И мой мальчик вернется домой! Перемирие!

Автомобиль с шофером ждал у входа.

– Как ты можешь читать эту лекцию, Артур, – спросила Джин, – сейчас, когда Кингсли…

– Мой сын бы меня понял. – Доктор Дойл взял ее под руку. – Ведь столько людей будут оплакивать сейчас своих погибших. Я призван утешить их. Он бы понял.

Они прошли мимо с поклоном отворившего им дверь швейцара.

– Благослови вас Бог, доктор, – сказал швейцар им вслед.

Они медленно катили по Лондону, ветер развевал волосы Джин, такие светлые, что седина казалась почти незаметной.

– Я не хотел тебе говорить, – Дойл обнял ее за плечи, – но теперь, наверное, можно. Я нашел очень сильного медиума. Очень сильного, почти как Лили. И вчера… Я сказал тебе, что иду в клуб, но я был на сеансе. И мы говорили… Малькольм был там. Он сказал… сказал… помнишь, ты провожала меня в Америку? Мы тогда таились от всех. И вы с Малькольмом спустились в каюту, а я был на палубе с Кингсли и бедняжкой Туи, и ты… поставила цветы на столик, и поцеловала подушку с двух сторон, чтобы я спал среди твоих поцелуев. Это правда, дорогая?

– Да, – прошептала Джин. В ее глазах стояли слезы. – Да…

Над головой торжественно сияло небо. Толпы народа стояли вдоль обочины, приветствуя его, доктора Дойла, человека, принесшего Благую Весть, зримые и незримые, и все были здесь – и Малькольм, и Дик, и Иннес, и Кингсли, и Лили Лодер-Саймонс улыбалась мягкой улыбкой, прижимая к вискам тонкие руки…

– Если бы они знали, – доктор Дойл окинул взглядом толпу, – если бы они только знали!

(Для написания этого рассказа использована биография Конан Дойла Джона Диксона Карра. )

Никогда не думал, что в такой конторе будет такой стол. Обшарпанный, из ДСП. И что в коридоре будет висеть стенгазета «Навстречу съезду».

Наверное, их этому специально учат, такой особой утомленности во взгляде. Им с нами скучно, они про нас все знают. Неужели и правда знают?

Фамилия его была Иванов – они все Ивановы, такая порода. А если не Ивановы, то Петровы.

– Караванов Альберт Викторович, – скучно сказал он, глядя в какие-то бумажки.

Я молча кивнул. В горле пересохло.

– Студент калининского пединститута. Исторический факультет.