Мария Галина - Куриный Бог (сборник)

Мария Галина, обладающая равным авторитетом у любителей фантастики и постоянных читателей «толстых» литературных журналов, в очередной раз подтвердила свой статус сильного прозаика, балансирующего на грани между фантастикой и фантасмагорией с изяществом заправского канатоходца.

«Мир Фантастики»

Почти во всех повестях и рассказах Галиной… мы видим контуры инобытия, просвечивающие сквозь бетонные надолбы повседневного быта.

chaskor.ru

В груди у Галиной сидит настоящий писательский демон…

«Афиша»

Колючий клубок белого света так и висел, запутавшись в ветвях, а значит, был не бортовым огнем, как подумалось поначалу, а звездой. Или планетой.

Но до чего же, зараза, яркая!

Потому что здесь нет светового сора. Даже к железной дороге, если пехом, только к утру выйдешь. Зато полно грибов и ягод, чистая холодная речка, дружелюбные поселяне. Правда, дружелюбные поселяне только вон в тех домах, а сколько пустых домов, еще крепких, и с этим надо что-то делать.

Человек энергичный и с коммерческой жилкой (когда-то таких называли деловарами ), Ванька-Каин оказался в душе романтиком: деревня должна была стать местом для своих. Если уломать людей с именем, подтянутся и всякие снобы, ну, те, которым важно небрежно бросить: я живу рядом с таким-то, знаете такого-то? Место станет модным, можно будет вложиться в обустройство, в городе уже давно жить невозможно, а тут доступно работать удаленно, и вообще… Короче, все, о чем говорят деятельные и деловитые в предчувствии всеобщей гибели городов. Непонятно только, опасался Ванька всеобщего обрушения или, напротив, тайно его жаждал — оно стало бы оправданием его хлопотам и страхам.

Никого с именем заманить не удалось, и крепкая изба на пригорке досталась им с Джулькой. Теперь Ванька-Каин будет рассказывать потенциальным покупателям — мол, вон там, на пригорке, профессор с женой живет, из Америки приехали.

Им-то с Джулькой на самом деле нужна была всего-навсего недорогая однушка в пределах кольцевой, но цены, пока он болтался по заграницам, взлетели до небес. Хуже, чем в Нью-Йорке, ей-богу!

Комар зазвенел над ухом, и он машинально отмахнулся ладонью.

Пахло сырыми тряпками — от матраса на железной кровати с панцирной сеткой и тронутыми ржавчиной латунными шишечками, от кухонного полотенца, от его собственной куртки, даже от спальника, который никак не должен был отсыреть, потому что waterproof и к тому же какой-то хитрой дышащей системы.

А ведь в Штатах его раздражал этот их всепроникающий запах стирального, что ли, порошка с отдушкой, какого-то моющего средства, пропитавшего даже гудрон велосипедных дорожек. Он глядел на аккуратные газончики, утыканные, как столбиками, наглыми серыми белками, ненавидел пластиковую траву, грозные таблички «No smoking!» и истеричное стремление к чистоте.

К тому же он привык улыбаться. Недавно толкнули в маршрутке — улыбнулся, сказал: «Извините!», и тот же самый, кто его толкнул, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, спросил: «Ты что, совсем мудак?» Он так удивился, что опять сказал: «Извините!», простить себе этого до сих пор не мог, надо было с ходу в рыло. Стал, чуть что, сам посылать, агрессивно, с напором, и легче сразу сделалось.

А Джулька, дурочка, так и продолжала улыбаться. Джулька, впрочем, человек легкий. «Ах, я так себе все и представляла! Look here, izba (только американская славистка умудрится так смешно и торжественно, так трогательно произнести слово „изба“) из настоящих breven, серо-бурых, местами даже зеленых! Настоящая русская petch, только подумай!»

Печь не хотела растапливаться, дым валил в комнату, позвали Ваньку-Каина, он позвал дядю Колю (в каждой деревне есть такой дядя Коля, молчаливый, небритый, почти беззубый, неопределенного возраста, в чем-то сером и пахнущем сырыми тряпками). Тот вылез на крышу, поковырялся в трубе, а потом предъявил им темное, оказавшееся мертвым грачом. Растрепанные перья, сухие косточки. В останках птицы было что-то изначально неживое, словно распавшаяся плоть обнажила искусственный каркас.

Много жизни, и вся какая-то механическая. Комары, зудящие на одной высокой ноте; златоглазки, с тупым упорством бьющиеся о стекло, ночью пытающиеся влететь в освещенную комнату, а утром — вылететь наружу; и еще кто-то невидимый, тикающий прямо над ухом в глухую ночную пору…