Мария Галина - Красные волки, красные гуси (сборник)

– А это вам скажет сам господин Рубинчик, папа. Он чекает на вас у «Гамбринусе». Дуже нервный он сегодня, господин Рубинчик. Нерадостный.

– Скажи господину Рубинчику, папа будет, – сказал Сатырос и закусил маслиной.

Яшка еще раз приподнял канотье и пошел прочь, по пирсу.

– Не те маслины нынче пошли, – сокрушенно сказал Сатырос, – вот до войны были маслины так маслины, не поверите, Мотя, с вот этот мой палец!

Господин Рубинчик сидел за отдельным столиком в «Гамбринусе» и кушал жареную скумбрию. Папа Сатырос прошел между столиками, отодвинул стул и сел рядом с господином Рубинчиком.

– Вы позволите? – спросил он для порядка.

– Позволяю, – коротко ответил господин Рубинчик и промокнул салфеткой усики.

Папа Сатырос велел принести себе пива и сидел в ожидании, положив на скатерть огромные черные руки. Половой принес пиво в огромной кружке, шапка пены переваливалась через край.

– Ваше здоровье, – сказал папа Сатырос и нежно подул на пену.

– Как ваше почтенное семейство? – вежливо спросил господин Рубинчик.

– Благодарствую. Все здоровы, тьфу-тьфу-тьфу. А как Эмилия Иосифовна?

– Мигрени, все мигрени, – с отвращением произнес господин Рубинчик. – К делу, папа. Как сходили?

– Таки неплохо, – солидно произнес папа Сатырос. – Все приняли, все сдали.

– Что сдали? – холодно поинтересовался господин Рубинчик, играя рукояткой трости.

– А то и как будто не знаете, господин Рубинчик. – Папа почуял недоброе. – Только вот этого не надо. Ваш человечек принял, я сам видел…

Господин Рубинчик медленно поднялся и стал страшен.

– Что ты привез? – спросил он тихим вежливым голосом. – Что ты мне привез? Где товар?

В подвале под лавкой господина Рубинчика стоял густой дух оливкового масла и чая. За бочками, бутылями и ящиками лежали распотрошенные тюки; на холодном цементном полу рассыпались тяжелые фолианты с порыжевшими, изъеденными временем страницами, рулоны пергамента, папирусные свитки и даже одна каменная скрижаль с выбитыми на ней жуками и скорпионами – счесть это буквами папа Сатырос в здравом уме не решился бы.

– Это? – холодея, произнес папа. – Товар? Господин Рубинчик, Христом Богом…

– А кто это привез, по-вашему? Вот эту пыль веков?

– Приняли, разгрузились, – бормотал папа Сатырос, – ваши люди сами…

– И вот это приняли. – Господин Рубинчик поворошил тростью пергаменты; взлетело облачко бурой пыли. – И вот это… И вот, жемчужина, можно сказать, всей этой коллекции.

Он дотронулся тростью до чего-то, завернутого в тусклый кусок золотой парчи. Парча сползла.

– Святая Богородица, – сказал папа.

На него сверкающими глазницами смотрел человеческий череп. Папа Сатырос успел подумать, что с черепом не все в порядке, и только чуть позже сообразил, что именно. Череп просвечивал. В глазницах парно отражалась тускло освещающая подвал лампа.

– Каменюка, – сказал господин Рубинчик, – или стекляшка. У, зараза! – Он погрозил черепу тростью. Череп равнодушно таращился на него.

– Может, это какая драгоценность? – робко выказал надежду грозный папа Сатырос. – Сокровище? Ишь, вылупился, подлюка.

– С тех пор как эти аферисты, братья Гохманы, подделали корону скифских царей, в мире не осталось ничего драгоценного, – холодно сказал господин Рубинчик, играя тростью. – Где товар, гадюка подколодная?

Он коротко ударил папу Сатыроса тростью по мешковатым штанам. Папа охнул и скорчился. Трость у господина Рубинчика изнутри была залита свинцом, это все знали.

– Сьома, приступай, – сказал господин Рубинчик.

Здоровенный Сёма скрутил папе локти, и господин Рубинчик еще раз ударил его тростью, на сей раз с размаху.

– Богородицей клянусь, – сказал папа Сатырос, выплевывая кровь. – Зоей своей клянусь, чтоб ей пусто было, шалаве, – что взяли, то взяли… – Папа Сатырос упал на колени. – Клянусь, не я! На фелуке подменили. Вы Али спросите, компаньона вашего, сами спросите, пока я не вырвал его бесстыжие глаза!

Рубинчик задумался.

– Встаньте, папа, – сказал он наконец. – Я справедливый человек. Я, папа, еще на горшок, извиняюсь, ходил, а вы уже бороздили Черное море взад и вперед. И никогда за вами, папа, ничего такого не числилось. Вы же были честнейшим человеком, папа.

– Ну! – сказал Сатырос, вытирая юшку рукавом.

– Но я и Али хорошо знаю, папа. И у него репутация баснословно честнейшего человека. И потому я логически предполагаю, что могло иметь место недоразумение. Сьома, ступай на Поштамт и пошли до Стамбула у контору молнию-телеграмму. Припиши, ожидаем на ответ с баснословным нетерпением. А вы, папа, пока оставайтесь тут. Будьте гостем.