Сергей Григорьев - Морской узелок. Рассказы

— Что такое ты мелешь? Когда? Куда? За что?

— А за то: большевиков на крышу не пускай!

— Папа пустил на крышу большевиков? — изумился Костя. — На крыше у нас большевики?

— Ну да, Костя, я не хотела тебя волновать, милый! — лепетала растерянно Анна Петровна. — Говорят, что с нашей крыши тоже стреляют… Откуда стреляют, не поймешь! Вздор!.. Да ты врешь, дрянь! — закричала Анна Петровна, топнув на Аганьку. — Никого у нас нет на крыше…

— Как же нет, барыня?! Который уже день стреляют. Сначала часто начали, а теперь пореже. Мне врать нечего, я не врушка.

— Пошла вон, дрянь!

У Аганьки затряслись губы:

— И уйду! И можете меня больше не звать — не приду!

На пороге Аганька обернулась и крикнула:

— Сама дрянь!

Анна Петровна ахнула и упала в кресло:

— Что же это? Что такое? Господи! Господи!

— Успокойся, мама. Что касается девчонки, всегда была грубая тварь. Что касается папа, то я сейчас отправлюсь к полковнику — я с ним лично знаком — и выясню недоразумение. Ведь ключ был у Ферапонта, и только он мог это сделать. А папа, конечно, не мог. Сын сражается за свободную Россию, а отец пускает на крышу — кто этому поверит? Что касается фугасных снарядов, они могут причинить большие разрушения, но у нас каменный погреб, мы все можем туда укрыться; там безопасно. Я пойду, мама, и узнаю, что с отцом. Что касается ружейного огня на улицах, я знаю, как держаться под обстрелом, не беспокойся. Налей мне чаю. И покрепче. Что касается стрельбы с крыши… — Костя осекся и смолк: где-то над их головами послышался тупой, но крепкий удар.

Задерживая дыхание, мать и сын прислушались.

— Костя! Это из тяжелого?

— Нет! Что-то другое, — шепотом ответил Костя.

Удар повторился — и в третий раз, и в четвертый, все чаще…

Костя и мать поняли, что с чердака бьют изнутри в забитую дверь чем-то тяжелым.

Анна Петровна закричала:

— Они ломают дверь! Они вырвутся оттуда! Что с нами будет?! В погреб, в погреб!

— Мама, дверь на засове.

— В погреб, в погреб!

Удары на чердаке прекратились. Очевидно, дверь выдержала удары, и те, кто был на чердаке, поняли, что сломать ее — безнадежное дело. Анна Петровна не могла успокоиться и на все уверения Кости повторяла:

— В погреб! В погреб! Скорее в погреб!

Они стали собираться и решили взять с собой в погреб и няньку.

— Надо взять свечей, примус, чайник, воды… ведро воды! — распоряжался Костя. — Прикажи, мама, чтобы Аганька туда снесла ковер. Оденьтесь потеплее: там холодно и сыро.

На долгий, отчаянный звонок явились Лизавета Ивановна и нянька. Заплаканная Аганька выглядывала из-за них.

— Мама! Возьмем еще бутылку или две вина, — командовал Костя. — Папа вернется и будет с нами. Разреши мне взять у папа со стола несколько сигар!

— Пожалуйста! О, как я рада, что ты стал прежний!

Между домом и погребом поднялась беготня. Андрюшка с Еванькой носили туда ковры, подушки, одеяла, примус, бидон с керосином, ведро с водой, корзины с вином, с хлебом и закусками… Андрюшка и Еванька на бегу что-то жевали, весело перекликаясь с Варкиным и Чириковым: оба солдата, накинув шинели, стояли на крыльце лазарета и наблюдали суетню. Варкин напевал:

Анна Петровна оделась в беличье манто, нянька — в заячий тулупчик. Костя — в пыжиковую доху отца. Костя свел вниз мать под руку и, проходя двором мимо юнкера, крикнул ему на ходу:

— Они готовят вылазку с чердака! Будьте начеку! Никого туда не пускайте!

— Понимаю! — ответил юнкер.

Едва Ширяевы с нянькой успели скрыться в дверях погреба, на дворе разорвалась шрапнель. В нижних этажах посыпались стекла. Еванька поднял еще горячее донышко шрапнельного стакана и, перекидывая с руки на руку, побежал показывать находку Андрюшке.

Юнкер стоял, прижавшись к стене; он крикнул Аганьке:

— Девочка, не озоруй, беги!

— А вот и не побегу, и не побегу нарочно! — закусив губу, уговаривала Аганька себя. — Ой, как хорошо!

Вдруг она вскрикнула: в плечо больно ударило. Аганька упала на землю и, охватив голову руками, завопила:

— Убило! Убило!

Лизавета Ивановна и Еванька из кухни, Андрюшка из кучерской и Варкин с Чириковым от лазарета кинулись к Аганьке. Ее поставили на ноги.