Владимир Шаров - «Мне ли не пожалеть…»

Это возвращение началось в последних числах декабря 1938 года, а двадцать восьмого февраля следующего, накануне Великого прощенного четверга на ночном заседании ЦК впервые были наконец приведены цифры, касающиеся сельского хозяйства страны. Сколько раскулачено, сколько крестьян изгнано из родных мест и разорено, сколько погибло от голода, холода, болезней, сколько расстреляно или сейчас сидит по тюрьмам и лагерям.

Когда цифры были названы, присутствующим и без обсуждения сделалось ясно, что Сталин больше руководить страной права не имеет. На том же заседании по предложению некоего Рудновского – рядового эксперта наркомата сельского хозяйства – был принят целый ряд решений: о роспуске колхозов; об амнистии и реабилитации всех, так или иначе пострадавших от коллективизации; о полной за счет государства компенсации им потерянного имущества; о возвращении их, также за счет государства, к местам прежней оседлости. Главное же, Рудновский потребовал немедленного покаяния партии перед народом, и это требование тоже было поддержано.

Генсек Сталин был снят с должности главы партии, отставлен он был и от прочих партийных и государственных постов. Тем не менее для страны это должно было оставаться тайной еще почти месяц, потому что никто тогда не мог поручиться, что данное решение будет правильно понято народом.

В итоге снова, как часто бывает, восторжествовала несправедливость: Сталину дано было возглавить одно из самых трогательных событий, имевших место быть между народом и властью не только в России, но, может быть, и в мире. Кто знает, за какие заслуги ему все это было дано. Ему, который вершил ошибку за ошибкой, преступление за преступлением, который был так недальновиден, всегда так недальновиден. Того же, кто предложил покаяться, я имею в виду Рудновского, кто чудом сумел вселенское зло превратить в такое же вселенское добро, через пару лет никто уже и не вспомнит.

До конца своих дней я буду спрашивать и спрашивать себя, почему именно Сталину назначено было получить всю ту любовь, которая может быть в народе: и любовь, и благодарность, и нежность, и ласку. Все это он познал, все это имел, и, умирая (он умер меньше чем через год, второго ноября 1939 года), мог сказать: в моей жизни это было. Многие ли еще могут сказать такое?

Как же это произошло? Как, кем, почему допущено? Увы, все было просто. Без какого-либо нажима ЦК неожиданно принял решение, в соответствии с которым покаяние партии должен был возглавить именно Сталин, признанный ее вождь, и только когда это покаяние будет принято народом и партия будет им прощена, тогда вступит в силу резолюция о его отставке. Вот и получилось, что в глазах народа покаяние партии стало, и теперь уже навсегда останется, покаянием Сталина.

Разумеется, все не сразу пошло гладко. Едва это решение было соответствующим образом оформлено и спущено в низовые парторганизации, ЦК почувствовал, что оно встречено там с недоумением. С мест валом шли сообщения о настоящем саботаже. Те члены партии, которые были ближе к народу и, следовательно, лучше других должны были знать его нужды, отказывались каяться, отказывались видеть и признавать свои ошибки. Наоборот, они настаивали, что все, абсолютно все было правильно. Лишь постепенно и очень медленно восторжествовала привычка к дисциплине и ЦК удалось переломить ситуацию, сделать так, что о новом курсе партии узнали в самой глухой деревне. Еще печальнее, что новую политику и народ принял не сразу. Партия искренне каялась, и ей было по-человечески обидно, когда органы НКВД из разных уголков страны доносили, что народ на местах воспринимает этот ее покаянный курс с осторожностью и опаской, боится, что это просто хитрость, чтобы раскрыть последних затаившихся кулаков и их доброхотов, а затем окончательно с ними расправиться. Все было чересчур внове, непривычно, потому и первый ответный отклик народа был, конечно, не тот, на который в Кремле рассчитывали.

У ЦК одно время даже было ощущение, что в народе больше нет готовности простить и понять, быть великодушным, сказать партии, что все бывает, везде возможны, пожалуй и неизбежны, ошибки, осталось лишь холодное равнодушие. Это было очень обидно и очень несправедливо, разочарование партии было столь велико, что многие даже предлагали свернуть кампанию. Образовалась и буферная платформа, которая говорила, что народ еще дитя, с ним нужна долгая, кропотливая работа, лишь тогда он начнет верить своей партии, оценит ее поступок. К счастью, большинство хорошо понимало, как трудно сейчас народу, столько убитых, изгнанных, разоренных, миллионы семей разбиты и уничтожены, и вот вдруг все это или хотя бы часть можно вернуть, склеить. Жить опять так, как раньше. Конечно, мало кому легко было в это поверить.