Владимир Шаров - Будьте как дети

Беседы теперь выходили на редкость мирные. Иногда мы, конечно, спорили, в каких-то вопросах не сходились, но легко, пожалуй что с радостью, шли на уступки. За полтора года болезни батюшки мы обсудили не один десяток тем. Никодим, например, был убежден, что шаманизм – это не вера, пусть и языческая, а нечто вроде идущих по разряду медицины гипноза, психотерапии. Мы оба знали, что причиной болезни самоеды считают похищение одной из душ больного злыми демонами – на ее место в тело человека, как плод в беременную женщину, вселяются другие демоны, помельче, и стаей изнутри начинают грызть его тело, пить его кровь. Тут-то и зовут шамана. Да, шаман в Сибири – всё равно что у нас врач, и он не так уж часто обращается к добрым духам, силы его почти целиком уходят на борьбу с демонами, тем не менее я был убежден, что, если забыть о Верхнем светлом мире, в верованиях сибирских народов мы никогда не разберемся.

Я рассказывал ему, что, по мнению энцев, злые духи охотятся на человеческие души разными способами и очень похоже на то, как сам человек – на зверя и рыбу. Они ловят их сетями и удочками, бьют гарпуном, арканят удавками, а потом, сложив добычу в мешок, увозят ее домой, где отдают своим женщинам. Те, освежевав и разделав человеческие души на части, жарят их, а потом кормят мужа и детей. Говорил, что энцы думают, что, если шаману не удастся помочь человеку, болезнь, как порча, выйдет из него, только когда он уже умрет. Будто настоящий оборотень, она может превратиться в червяка или таракана, может стать кошкой, вороной, мышью, а бывает, что делается другим человеком – маленьким горбатым карликом.

Мы подробно разбирали весь ритуал обмена похищенной у человека души на душу жертвенного животного, и я даже помню, что сказал, что так же Авраам, по слову Господа, вместо Исаака принес в жертву запутавшегося в кустарнике молодого овна, но эта параллель Никодиму не понравилась. Говорили, что раньше шаманы вели со злыми духами отчаянную борьбу, силы были примерно равны, и война шла с переменным успехом. Теперь же, как и все вокруг, шаманы ослабели, измельчали, ныне главное их оружие – подкуп вместе с угождением и унижением. Те, что похитрее, нетрусливее, просто натравливают одних духов на других, а когда схватка закончится, с удовольствием добивают побежденного. Извиняясь за шаманов, я смущенно добавил, что, хоть цель и благая, ведут они себя, конечно, мерзко.

Как-то я обмолвился, что раньше, пока правосудие еще было, его представителем на земле самоеды считали медведя, и Никодим, словно продолжая, сводя обе темы, стал рассказывать, что в тридцатом году на Дальнем Востоке одна нивха подобрала двух медвежат-сосунков – мать бросила их, а может, ее убили охотники, и, взяв в избу, сама выкормила грудью. Потом они уже ели как все – рыбу, мясо, ягоды. Медведям было года по полтора-два, когда, сломав дверь, они хотели уйти в тайгу, но нивха умолила их остаться, сказала: «Я вас очень люблю, буду без вас тосковать, плакать». На беду, они послушались. Осенью отца той женщины, мужа и троих старших сыновей арестовали, посчитав, что, если они добровольно взяли на кошт двух медведей, значит, богатеи и кулаки. Сначала хотели везти в Благовещенск, судить там, но пошли проливные дожди, дороги сделались непроезжими, их просто вывели за околицу и на лугу расстреляли. Вместе с ними как кулацких зверей расстреляли и медведей.

Иногда мне казалось, что о Севере Никодим знает не меньше моего, я, если и сильнее, то лишь в деталях, однако в наших разговорах он с самого начала сознательно играл вторую скрипку. Например, часами расспрашивал меня, как шаманы добиваются признания у соплеменников. Его особенно занимали истории жизни разных шаманов – самолично записав не один их десяток, я теперь всё это перед ним выкладывал.

Помню, однажды мы целый день обсуждали жизнь и смерть шамана – что он может погибнуть только от руки равного себе; вообще же, по свидетельству остяков, шаманы бессмертны. Обычный человек будто собака – как она живет, так и помрет, где помрет, там и будет лежать, а шаман рождается много раз и в разных местах. Первую жизнь может камлать у тунгусов, вторую у якутов, третью у ненцев. Только сила его с каждым рождением убывает.

В том, что я записывал на Севере, переплетались реальные истории и легенды, благо те, кого мы расспрашивали, одно от другого отличали плохо. Вот, например, история знаменитого шамана по имени Га Паан. Поначалу он был обычным ребенком. Лет десяти от роду пошел косить траву, упал в обморок и семь дней пролежал в беспамятстве. Когда же очнулся, оказалось, что он сделался шаманом редкой силы. Взглянет на кого-то, всё равно – на человека или скотину, – и та падает замертво. Этот Га Паан сам не камлал, а чтобы никого не губить, по просьбе соплеменников прикрывал глаза железным козырьком. Прожил он долго, почти до девяноста лет в селении на левом берегу Оби, ниже впадения Сосьвы.