Михаил Чулаки - Долгие поиски

Борис Евгеньевич Мирошников подошел к зеркалу и стал причесываться. Привычка успокаивать таким образом нервы сохранилась у него с тех пор, когда он еще гордо нес на голове роскошную шевелюру. Теперь это, наверное, выглядело смешно: стоит лысый дядька перед зеркалом и задумчиво расчесывает странный свой чубчик. Но смеяться было некому, поскольку Борис Евгеньевич заперся и никого к себе не пускал.

Никого не пускал!

За стеной шумел цех, его цех, которому он отдает все силы. Кто-нибудь видел, чтобы он рано ушел? Чтобы часами ходил по другим начальникам, распивал там чаи (или не только чаи)? Кто-нибудь оценил, что он и отпуск всегда проводит под Ленинградом, чтобы хоть раз в неделю наведаться (всегда неожиданно, всегда снегом на голову, так что нерадивые никогда не могут вздохнуть с облегчением: «Уф, убрался, теперь месяц отдохнем»)? Отдает все силы, а получает черную неблагодарность. Черная неблагодарность — иначе невозможно оценить внезапный бунт Ярыгина! И даже не просто неблагодарность, а двойная неблагодарность. Пусть Ярыгин не в состоянии оценить всего, что делает начальник для цеха — это бы и понятно: с маленькой должности большие масштабы оценивать трудно, — но должна же быть благодарность хотя бы личная. Ведь это он, Мирошников, первый разглядел в парне ту уверенность, властность, без которой нельзя руководить, разглядел и выдвинул в бригадиры. Многие тогда не соглашались; говорили — молод, что упрям — тоже говорили. А с рекомендацией? Вполне мог бы еще побыть в комсомоле, а Мирошников дал — думал, будет лишняя поддержка и опора. Как сказано у классика: «Сам тебя породил».

Критиканствовать легко. Когда ничего не понимаешь. А понимать надо то, что производство — сложный механизм, где все взаимосвязано: цехи и участки, квартиры и дачи, повышения и падения. И главный производственный принцип, который сформулировал для себя Борис Евгеньевич: докладывать наверх всегда нужно итоги бодрые и приятные. Гонцов, доставляющих радость, награждают, доставляющих горе — казнят, так уж ведется с самых давних времен — значит, это устойчивая черта в психологии, и очень глупо с этой чертой не считаться. Тем более что он — не просто гонец, он сам ответствен за приятный или неприятный итог, а то, что он зависим от сотен связей, сотен объективных причин, — кто станет в этом разбираться?

Еще когда Борис Евгеньевич был простым мастером (хотя и с перспективой), его смена сорвала план оттого, что смежники не поставили медных втулок. Вины его не было решительно никакой: смежникам он напоминал, и не единожды, изготовить втулки своими силами никак не мог, потому что цветного литья у них на заводе не было, — и все-таки выговор дали ему, и перспектива роста несколько отодвинулась.

А жизнь имеет смысл в одном: в повышении, в росте. Те, кто в министерстве сидят, сам министр, наконец, что они — прилетели с другой планеты? Нет же, такие же люди, как он. Значит, и он еще может с ними сравняться. Ему только сорок два года. Каретников, начальник главка, в сорок шесть лет, как сейчас Мирошников, цехом командовал, а потом пошел и пошел! Уже и в Японию ездил, и в Италию, и в Канаду.

Люди обычно сосредоточены на себе, поэтому собственная цель, собственные желания, собственные вкусы им кажутся всеобщими целями, желаниями, вкусами, а всякое утверждение других целей и идеалов воспринимается как лицемерие. Поэтому Борис Евгеньевич искренне убежден, что стремление к высокому положению и власти является универсальным, это всеобщий двигатель, а если об этом никто не говорит вслух, так просто потому, что не принято, считается дурным тоном; он и сам о своих вожделениях никогда вслух не говорит.

Но надо признать, что вожделения Бориса Евгеньевича — это облагороженные вожделения. Он, разумеется, ничего не имеет ни против хорошей квартиры, ни против английских костюмов, ни против японских транзисторов, но он стремится к высокому положению не просто для того, чтобы обладать квартирой, костюмами и всем прочим. Ему дорога прежде всего сама идея продвижения: это же так естественно — расти, это, если угодно, фундаментальное свойство всего живого. И более того, в своем будущем росте Борис Евгеньевич провидит всеобщее благо, потому что он распорядится высоким положением лучше, чем кто-нибудь другой. У него есть конструктивные мысли, которые он когда-нибудь воплотит.

Ну, конечно, если будет срываться план, он не станет обрушиваться на первого попавшегося, а доищется действительного виновника, но это мысль самая поверхностная, самая элементарная. Увлекают же Бориса Евгеньевича мысли более радикальные.