Михаил Чулаки - Долгие поиски

— Наука! А я тебе так скажу: понемножку курить опасно, вот как вы, бабы, балуетесь, потому что поначалу табак только разрыхляет внутренности, а если прокуриться как следует, тогда все внутри задубится, а уж тогда не то что болезнь — серная кислота не проймет.

Егор засмеялся:

— Тебя давно в медицинской академии ждут.

— Очень нужно. Они там только собак бьют. А если курить — здоровью вредить, как везде у нас пишут, то почему мой батя меньше трех пачек не курил, а чтоб простудиться — хоть на морозе мог спать, а? И спал не раз с перепою. То-то и дело, что за него простуде никак было не зацепиться. Простуда рыхлость любит, а он — дуб!

— Чего ж он до ста лет не живет? Раньше времени умер.

— Чего! Срок, значит, пришел. Выпил чего-то вместо спирта — вот и отдал концы. А так бы жил до ста.

В комнате у бывшего бригадира пахло лекарствами и еще чем-то неприятно сладковатым. Шторы задернуты, горит ночник.

— Чего это ты в потемках? — с порога спросил Егор. — День на дворе.

— Для меня теперь что день, что ночь, — сказал Савва слабым голосом. — Да, пришел мне конец, отгулял. Врач ко мне и не хочет заходить. А чего ему заходить? Кому охота с безнадежным возиться?

— Что ты, Савва, ты еще нас переживешь! — с фальшивой бодростью объявил Боря.

— Да бросьте вы о болячках, — перебил Егор. — Мы к тебе посоветоваться. Сегодня Мирошников такое отколол! Представляешь, притащил Петьке гнилой баллон…

— Мне теперь не до этого, — не дал себя отвлечь Савва. — Как подумаю, что и до пятидесяти не дожил… Думаешь, я ночью сплю? То под вздохом кольнет, то кости начнут ныть. Так не лечь, так не лечь.

— Обожди, ты послушай. Вот еще такое дело: на прошлой неделе является на участок главный технолог, а с ним девочка с секундомером. Такая, знаешь, фря…

— Мне теперь разве интересно?

А Лена в это время молча сновала по комнате — что-то прибирала, вытирала, переставляла.

— У меня вот сегодня с утра в боку колет. Вот здесь. — Савва приподнял рубашку. — А если хоть грамм поем — изжога. Такая изжога, будто весь желудок загнивает и пахнет, как тухлое мясо. Вот понюхай, как у меня изо рта пахнет.

— Ну знаешь! — Егор вскочил. — Зануда ты! Кому интересно, как ты пахнешь!

Савва приподнялся. С ввалившимися глазами, худой, он был похож на мученика со старинной иконы.

— А зачем ты пришел, если тебе неинтересно?! Зачем пришел, если посочувствовать не можешь?

— Затем, что думал — ты человек. А настоящие люди о своих болячках только врачу говорят, и то неохотно. Что я — вылечу тебя? Так зачем говорить напрасно?

— Так ведь умру я скоро.

— Ну и что? Будь человеком до конца!

— Не умрешь ты, Саввушка, не умрешь. И не такие поправляются, — засуетился Боря.

И долго еще рассказывал про силу новых лекарств и тут же про старичка из Вырицы, который лечит травами. Егор отошел к окну, приоткрыл штору.

Наконец вышли на улицу.

— Бессердечный ты, — сказал Боря.

— А зачем врать? Ну умрет, так напоследок надо вдвойне жизнью интересоваться. А он наоборот: еще жив, а все равно что умер — ничем не интересуется, кроме тухлого запаха.

— Все равно бессердечный, — сказал Боря. — Что тебе, жалко утешить?

— Не люблю врать.

Боря махнул рукой:

— У ларька с пьяницей поговорить — и то душевнее.

И пошел в другую сторону.

— Правда, Егор, зачем ты так? — сказала Лена.

— Да что такого?! Оставайся до конца человеком — вот чего хочу. Павлов умирал и ощущения свои диктовал! Вот человек.

— Ну а Савва так не может. Ну и что?

— То, что плохо. Себя надо уважать.

— Чего ж ему — радоваться, что до пятидесяти не дожил?

— Во-первых, он еще не умер. Будет самое сметное, если и правда нас переживет; не рак все-таки. Ну, а во-вторых, раз судьба такая, так встреть судьбу с достоинством! Слыхала, парня с «Арсенала» убили? Пристала шпана к его девчонке, а он заступился. Тоже судьба: пошел бы другой улицей, ничего бы не случилось. А ведь мог бы уйти, ее бросить, они ему, говорят, предлагали. Такой бы Савва ушел. И сказал бы: «Что я мог сделать, когда их семеро». А он остался. Потому что себя уважал. Как бы ему потом жить?

— Может, любил просто? Не думал про уважение. И скажи, ты уверен, что заступился бы?

— Знаешь, это все-таки похоже на подвиг, а смешно про себя сказать: я уверен, что смогу совершить подвиг! Надеюсь, что смогу. Но пока не приходилось.

— Уж так ты все время прав. Хоть бы засомневался когда-нибудь.

— А вдруг и в самом деле прав? Что я, с Мирошниковым сегодня не прав был?