Михаил Чулаки - Долгие поиски

— А я читал, что после удара всегда остаются следы. Микроанализ, то да се, — сказал Вадим.

— Сменил он у себя чего-нибудь, и никаких следов. Если бы его сразу ухватить, а мы пока состыковались… Сбитый по ГАИ шел, шпалы по ОБХСС… Значит, не было у вас ночью «МАЗа»?

— Не было, — глядя прямо в глаза Семину, сказал Вадим. — Мы бы рады помочь, но, честное слово…

— Ну, что ж, как хотите. Что у меня «глухарь» повиснет, что начальство за это станет шею мылить, я как-нибудь переживу. А вы при своей совести останетесь. Есть такое понятие: совесть.

Семин встал и вышел, не подавая руки.

Вадим и дядя Саша молчали, провожая его глазами. Заговорили, только когда Семин дошел до проспекта, словно боялись, что он их услышит.

— Это ты все путаешься со всякими материалами, понял? Чего лучше: собирать тихонько. Чистое дело, — проворчал дядя Саша.

— Без шпал не насобираешь. А раз собираем вместе, значит, я не для себя стараюсь, а для обоих.

— Не знаю. Я получаю свой полтинник за работу. А почем ты сверх этого шпалы продаешь, я не интересуюсь. И больше не хочу в такие дела впутываться.

— И я не хочу. Теперь только старые шпалы.

— Ладно, — дядя Саша еще ниже, чем обычно, натянул свою кепку, — пойду пройдусь.

И ушел, необычно горбясь и шаркая ногами.

Пока Вадим говорил с Семиным, он был весь в напряжении: все время думал о том, как лучше ответить, не выдать себя. Оставшись один, сбросив напряжение поединка, он осознал самую суть дела: куда же он попал?! Ничего не мешало ему осознать это раньше, как только пришел мужик и рассказал о происшествии (не хотелось и в мыслях употреблять слово п р е с т у п л е н и е). Но Вадим отдалял от себя осознание, ему казалось, что дело замнется и тем самым сделается как бы не бывшим. Да и сейчас он не осознавал всего окончательно. Потому что целиком со всей подноготной проявляет дело лишь полная огласка. Факт, избежавший огласки, — еще не до конца свершившийся факт. Вот если бы узнали в университете — про спекуляции, про лжесвидетельство, — тогда они стали бы фактами окончательно и бесповоротно, и Вадим сам поразился бы вместе со всеми: как, неужели это он, подающий надежды, он, эрудит и латинист?! И с Замком было бы покончено: перестал бы существовать Тони Зайлер — испарился бы. А поминали бы — кто в литературе известный жулик? — ильфовского голубого Альхена или, в виде особой чести, нового Чичикова… (Жестокая штука — прозвище; имя не говорит ни о чем, Вадим может быть и подлецом, и героем, — прозвище заслуживают жизнью: припечатают Альхеном — и ходи, как с клеймом на лбу.) Но это — если узнают. А пока — пока не знает никто, кроме дяди Саши. Случившееся еще словно бы не до конца случилось: еще можно замять, стереть из биографии, как стирают резинкой карандашную надпись! А что, если Семин окажется настырным, станет упорно копать, найдет свидетелей, которые видели, как Вадим прятал новые шпалы? Тогда катастрофа. Но вряд ли, потому что этот стукнутый, слава богу, жив. Нога срастется — и дело пойдет пылиться в архив.

Вадим надеялся, что по обыкновению появится Лиса. После нелепой ссоры особенно хотелось ее видеть. Но Лиса не пришла. Лиса ничего не знала про шпалы, не могла знать. И все же в какой-то миг Вадиму показалось, что она знает, знает и потому не пришла. И никогда уже не придет. Злая и несговорчивая, как совесть, — вот она какая, Лиса. А нельзя, чтобы живой человек был подобен психологической абстракции — совести. Живой человек. «Все мы живые люди» — и этим все сказано… Росла досада на Лису — и вместе с тем сильнее хотелось ее видеть. Опять дурацкая психоархеология. Быть проще!

Около восьми вечера дядя Саша с Жорой сидели в доме, а Вадим слонялся у ворот: все еще высматривал. Но высмотрел только председателя и успел вовремя предупредить дядю Сашу. Бутылка была спрятана в сапог — казенные сапоги стояли в углу на случай распутицы, — дядя Саша пожевал луку и стал готов встретиться с начальством.

— Ходит каждый день, делать ему нечего, — бормотал он, разжевывая лук. — Вон в шестнадцатом кооперативе никто председателя в лицо не знает. А сторожам телевизор купили, понял?

Но председатель, против обыкновения, был настроен добродушно. Пришел только за машиной: с Севера приехал старый друг, едут с ним под Выборг на рыбалку.

Когда председатель уехал, снова была извлечена из сапога бутылка. Дядя Саша налил и Вадиму.

— Выпьешь? А зря отказываешься. Сегодня бы можно. За избавление.

Вадим прямо подскочил от злости. Только не хватало, чтобы дядя Саша по пьянке все выложил Жоре! Конечно, Жора свой, он не продаст, но может по пьянке же болтнуть еще кому-нибудь! Дойдет в конце концов до Химича.