Михаил Чулаки - Долгие поиски

Вадим торопился за щенками, по сторонам почти не смотрел и не заметил, что гараж Химича открыт. А если бы и заметил — не обходить же. Химич вылез навстречу.

Химич не пил, хотя, на взгляд Вадима, лучше уж пил бы: может, смягчился бы, а так в нем непрерывно клокотала ярость, ищущая выхода. Он был из породы правдолюбцев, только и мечтающих влезть не в свое дело. (Одно время он тоже работал сторожем, но был изгнан за то, что в его дежурство пропал кооперативский тулуп. Сильно подозревали, что тулуп унес Петрович, и не из корысти, а специально чтобы насолить Химичу, преследовавшему Петровича вечными крикливыми разоблачениями. Ясно, что после такого происшествия нрав Химича не смягчился). Вадима Химич возненавидел сразу — и обличал с еще большей страстью, чем Петровича.

— А, Доцент! Все рыщешь, промышляешь! Подожди, пойду я в ОБХСС, разгоню всю вашу шайку, казнокрады проклятые!

Вадим придвинулся к старику, сказал тихо:

— Заткнись. А то испорчу портрет.

— Что ты мне сделаешь, Доцент? Ударишь? Да у меня тут полно корешей. Только тронь, сделают из тебя фарш. Тебя же тут ненавидят все. Убирайся из гаража, понял, убирайся!

Вадиму очень не хотелось драться. И в самом деле кто-нибудь обязательно увидит, да просто Химич сам побежит всюду плакаться: избил старика! Но и выслушивать поношения было невыносимо.

Пожалуй, первый раз у Вадима был настоящий враг. Может быть, и раньше у него бывали недоброжелатели, но те вели себя корректно, недоброжелательство свое внешне не проявляли, Химич же просто кипел ненавистью. За что? Скорее всего, причина была в том, что раньше в гараже не было сторожей — аспирантов матмеха. Это Химичу было непонятно, а непонятное вызывало в нем особую ярость. Недаром он сразу прозвал Вадима Доцентом. Доценты, по понятиям Химича, должны были вести другую жизнь.

— Убирайся, Доцент, из гаража! Убирайся, пока не поздно! Спекулянт, казнокрад — интеллигенция, называется!

Проволоками краснели склеротические жилки на щеках, летели брызги слюны. Каждая черта была в нем отвратительна Вадиму, каждая клетка!

— Слушай внимательно, без свидетелей: здесь я тебя не трону, я не такой дурак — на глазах у всех тебя бить. Но адрес твой в журнале есть. Снова хоть раз меня оскорбишь, тебя однажды в парадной изобьют до полусмерти. Сам я в это время и близко от того места не буду: у меня есть кого попросить. Тебе никогда не отбивали почки? Попробуешь. Ты хотя и идиот, но постарайся понять и запомнить. Предупреждаю последний раз.

Повернулся и пошел. Вслед ему ругань не неслась.

Вадим блефовал — не было у него друзей, которые могли бы избивать в парадных, но он видел единственный способ заткнуть глотку Химичу: запугать. И еще: Вадим врал, но ему хотелось, чтобы это было правдой. Он ненавидел Химича. Это тоже было новое ощущение: раньше Вадим никого не ненавидел, никого не мечтал избивать. Никогда он не переживал подобного, не знал, что по силе страсти ненависть может сравниться с любовью или даже ее превзойти — сердце билось, дышал тяжело, кулаки сжимались, ходила челюсть. Скажи Химич еще одно неосторожное слово, Вадим бросился бы на него, забыв благоразумие.

Когда отдышался, стало немного страшно: не знал он, что в нем таится такое — темное, дикое, не знающее меры. Всегда таилось или появилось только здесь, в гараже? Вот чувство, в котором нельзя признаться никому.

Не сразу вспомнил, откуда шел, каким делом занят.

Дядя Саша все же решил принять посильное участие в эвакуации щенков: он приготовил большую картонную коробку. Они с Вадимом уложили туда щенков. Все были живы и здоровы, все оказались плотными, тяжелыми, а что они подолгу лежали неподвижно, так просто они еще не интересовались внешним миром.

— На лапы посмотри, на лапы! — кричал Жора. — С мою толщиной. Порода!

Вадим нес коробку на вытянутых руках, как официант несет поднос с фирменным блюдом, гордостью шеф-повара.

— Ой, какие милые! А потрогать можно?

Вадиму через плечо заглядывала в коробку молодая и стриженая. А вот и ее красный «жигуль».

— Какие мы все толстые! — И вдруг с тревогой: — А куда вы их несете?

— К маме, куда ж.

— Ой, фу! А я так испугалась: вдруг подумала — топить. Сколько им уже?

— Еще нет суток.

— И такие толстые. И такие у нас уши. А можно пойти с вами? Она их будет кормить, да? Я никогда не видела, как собака кормит. Смешно, да?

— Вы гараж закройте.

— А, у меня там брать нечего. А почему вы их держите отдельно? Чтобы кормить по часам, да?