Марк Салливан - Под алыми небесами

У Пино все еще голова кружилась от такого неожиданного и драматичного поворота судьбы, когда он поднялся ранним утром 8 августа 1944 года. Он погладил форму и позавтракал, пока его отец еще спал. Прихлебывая кофе и поедая тост, он вспомнил решение дяди Альберта: никто не должен знать о тайной роли, которую будет исполнять Пино при генерал-майоре Гансе Лейерсе.

– Не говори никому, – сказал дядя Альберт. – Ни отцу, ни матери, ни Миммо, ни Карлетто. Никому. Скажешь одному, тот скажет еще кому-нибудь, тот третьему, третий четвертому, и вскоре к тебе в дом ворвется гестапо и потащит в свои подвалы. Ты меня понял?

– Ты должен быть очень осторожным, – сказала тетя Грета. – Тайный агент – профессия опасная.

– Туллио тебе об этом может рассказать, – добавил дядя Альберт.

– Что с ним? – спросил Пино, стараясь не думать о том, что его могут поймать, о том, что происходит в застенках гестапо.

– Немцы на прошлой неделе позволили его сестре посетить его, – ответила тетушка Грета. – Она говорит, что его били, но он ничего не сказал. Он исхудал, страдает от какой-то желудочной болезни, но, по словам его сестры, держится хорошо, говорил ей, что планирует побег, хочет присоединиться к партизанам.

«Туллио убежит и будет сражаться, – думал Пино, торопливо идя по просыпающимся улицам Сан-Бабилы. – А я – тайный агент. Значит, я тоже часть Сопротивления».

Пино был в «германском доме» в шесть двадцать пять утра. Его направили в гараж, где он увидел механика, который, открыв капот машины Лейерса, что-то делал с двигателем.

– Что ты там делаешь? – спросил Пино.

Механик, итальянец лет сорока, мрачно посмотрел на него:

– Мою работу.

– Я новый водитель генерала Лейерса, – сказал Пино, глядя на установки карбюратора. Положение двух винтов оказалось измененным. – Прекрати сбивать регулировки карбюратора.

Механик, застигнутый врасплох, быстро проговорил:

– Ничего такого я не делал.

– Делал, – ответил Пино; он взял отвертку из инструментального ящика механика и перенастроил карбюратор. – Ну вот, теперь он будет урчать, как львица.

Механик внимательно смотрел на Пино, который открыл водительскую дверь, встал на подножку, сел и огляделся. Съемная крыша. Кожаные сиденья. Спереди кресла. Сзади диван. В таких больших машинах Пино еще не ездил. Шесть колес, высокий клиренс – такая машина где угодно пройдет, и в этом-то и состояло ее назначение, догадался Пино.

Куда ездит полномочный представитель рейхсминистра вооружений и военного производства? Имея такую машину и такую власть, он может ездить куда угодно.

Вспомнив приказ, Пино извлек из бардачка записку с адресом на Виа Данте. Искать не придется. Он не хотел тревожить раны на руке, а потому подергал туда-сюда рычаг переключения передач, чтобы найти наиболее удобное положение руки. Потом проверил сцепление, определил все передачи. Безымянным и большим пальцами правой руки повернул ключ зажигания. Мощь двигателя вибрацией отдалась в рулевом колесе.

Пино отпустил сцепление. Пружина педали резко вернула ее в исходное положение. Ладонь Пино соскользнула с рычага переключения передач. Машина дернулась и заглохла. Он посмотрел на механика – тот издевательски ухмылялся.

Не обращая на него внимания, Пино еще раз завел двигатель и на сей раз осторожно отпустил сцепление. Он прокатился по двору гаража на первой и второй передаче. Улицы в центре Милана строились в те времена, когда другого транспорта, кроме гужевого, не существовало, а потому, мягко говоря, были узкими. За рулем мощной машины Пино чувствовал себя словно в небольшом танке, маневрирующем по петляющим проулкам.

Водители двух встречных машин, завидев генеральский флажок на капоте, тут же уступили ему дорогу. Пино поставил машину на тротуар чуть дальше того дома на Виа Данте, который был в записке.

Несколько прохожих недовольно посмотрели на Пино, но протестовать никто из них не осмелился – видели генеральский флажок. Пино вытащил ключи зажигания из замка, вылез из машины и вошел в холл небольшого многоквартирного дома. На табуретке у закрытой двери близ лестницы сидела старуха в очках с толстыми стеклами, она прищурилась, словно тщетно пытаясь разглядеть Пино.

– Мне в три-бэ, – сказал он.

Старуха ничего не сказала, только кивнула и подмигнула ему за линзами очков. Он решил, что она чокнутая, и пошел по лестнице на третий этаж. Проверил часы. Ровно в шесть сорок он резко постучал в дверь.