Свен Регенер - Берлинский блюз

– Мама! – сказал господин Леман.

– Я уже хотела повесить трубку.

Почему же ты этого не сделала, подумал господин Леман. Я, думал господин Леман, который всегда считал своим очевидным достоинством деликатное отношение к окружающим, я бы так и сделал. А прежде всего, подумал господин Леман, я не стал бы трезвонить тридцать раз, это было совершенно излишне, думал он. Пять гудков – это нормально, почти у всех есть автоответчики, и они неспроста включаются уже после четвертого или пятого звонка, подумал господин Леман и пожалел о том, что все еще не завел такого аппарата, но ему была глубоко отвратительна одна только мысль о том, чтобы поехать в универмаг «Карштадт» на Херманплац, то есть фактически в Нойкёлльн, [2]и купить телефон с автоответчиком.

– Франк, ты слушаешь?

Господин Леман вздохнул.

– Мама, – сказал он, – мама, сейчас… – господин Леман замялся, он уже давно не пользовался часами, потому что ему удалось развить в себе превосходное чувство времени, а в крайнем случае всегда ведь можно посмотреть на часы в общественных местах или позвонить в службу точного времени, – …самое позднее десять часов! Ты ведь знаешь, что ночью я…

– Уже четверть одиннадцатого, кто ж спит в такое время, удивительно, что ты еще спишь, я уже с семи часов на ногах, – сказала его мама так решительно, что господин Леман, считавший себя крайне уравновешенным человеком, темперамент которого с годами настоялся как старое, дорогое красное вино, почувствовал себя вправе ответить весьма резко:

– И зачем?

– Я уже хотела повесить трубку, но потом подумала, что ты должен быть дома, у тебя же работа так поздно начинается.

– Вот именно, мама, вот именно, – сказал господин Леман, он твердо решил сопротивляться маминым попыткам уклониться от ответа на вопрос. – Но ты не ответила на мой вопрос, мама!

– Какой вопрос? – прозвучало раздраженно.

– Зачем, мама? Я спросил: зачем? Зачем ты встала в семь часов?

– Что за глупости, я всегда встаю в семь.

– Да, а зачем? – настаивал господин Леман.

– Что значит – зачем?

– Мама! – Господин Леман захватил инициативу. Она слушает меня, думал он с удовлетворением, она защищается, а не атакует, теперь важно не сбавлять оборотов, надо усилить давление, сжать кольцо, довести дело до нужного результата, раз и навсегда покончить с этим, установить четкие взаимоотношения и так далее… К сожалению, он слегка потерял нить разговора. – Что, что я имею в виду? – спросил он, досадуя на самого себя. – Зачем… все же понятно… а что, разве нельзя спросить «зачем?», это обычный вопрос…

– Сынок, что за чушь ты городишь! – раздался строгий ответ. – И говори отчетливее, ничего не разобрать, что ты говоришь.

– Да ничего подобного! – вскипел господин Леман, настроение у которого было хуже некуда, теперь он с особой ясностью осознал всю гнусность ситуации.

Это унизительно, думал он, мне почти тридцать лет, я спал всего три с половиной часа, к тому же после общения с собакой-убийцей и двумя полицейскими-придурками, у меня болит голова и пересохло во рту, и меня оскорбляет моя же семья, собственная мать, думал господин Леман, именно мать, хотя считается, что как раз мать – тот единственный человек на свете, который, или правильно будет – которая, промелькнуло у него в голове, который или которая, не важно, подумал он, который или которая поймет и простит все, что бы ни сделал ее ребенок. У него в памяти всплыли известные случаи, когда матери серийных убийц утверждали, что они, несмотря ни на что, любят своих детей, и брали всю вину на себя, вставали каждое утро ни свет ни заря и шли к тюрьме, чтобы отнести своим испорченным отпрыскам домашнюю еду и/или героин, и тут он вспомнил, что он хотел сказать.

– А теперь послушай меня, мама, – возобновил он свою контратаку, – вопрос заключается в следующем: зачем…

– Да что ты там бормочешь, у тебя что-то есть во рту?

– ЯЗЫК! – саркастично выкрикнул в ответ господин Леман, хочешь отчетливой речи, мама, подумал он со злостью, так получай. – ТАК ЛУЧШЕ?

– Да не кричи ты так, я не глухая. Я всего лишь прошу тебя говорить отчетливо и хотя бы ничего не есть, пока мы говорим, это уже совсем неприлично.

– Мама, не сбивай меня, – произнес господин Леман, нарочито отчетливо выговаривая слова, что было нелегко, учитывая его обезвоженное состояние. Обезвоживание, подумал он, и еще нехватка электролитов – вот две важнейшие причины похмелья. – Зачем ты встаешь в семь часов, ответь мне на вопрос. Ты домохозяйка, кроме того, сегодня воскресенье, мама, тебе весь день нечего делать, по крайней мере ничего такого, чего нельзя сделать позднее семи часов, и зачем же, позволь спросить, зачем же, черт возьми, ты встаешь в семь часов утра только для того, чтобы терроризировать меня своими телефонными звонками, основное содержание которых состоит в том, чтобы сообщить мне, что ты уже три часа как проснулась? Зачем, мама, зачем?