Нодар Джин - И. Сталин - Из моего фотоальбома

And this is in Potsdam, in ’45. Instead of Roosevelt — it’s already Truman. Even in America good people sometimes die before the evil ones. I don’t even feel like looking at Truman, much less — answering his questions. That’s why, I am pretending that I’m too busy to give answers: I’m trying unsuccessfully to light my pipe! But he is in a hurry; he wants me to succeed! And he is asking Churchill to help me. Churchill would rather lose weight than help. He, by the way, together with Truman, was already concocting something unkind, against us. And one more thing. A person’s physiology makes him into an optimist or a pessimist. Look at Truman. With such worm-like looks, you have no choice but to become an optimist and a go-getter. Because pessimism is a luxury. And Truman is very greedy: he is an optimist and he wants a war! At least, he wanted one, until we made a bomb as well.

У меня немало фотографий на фоне пустых стульев. Сам не понимаю — что бы это значило? Может быть, — ничего. Просто на свете много пустых стульев. Но мне кажется, в этом что-то кроется. Хотя осмыслению не поддаётся. Человек вообще сложнее своей мысли… А может быть, дело не в том, что стульев больше, чем людей. Может быть, и не больше. Просто — не бывает ведь так, чтобы все люди во всём мире сидели на своих стульях одновременно.

I have many photographs in the background of empty chairs. I don’t’ quite understand it myself — what could that mean? Maybe, nothing. It’s just that there are many empty chairs in the world. But I sense, there is something hidden in it. Although it does not offer itself easily to thought. In general, a human being is more complicated than his thought… And maybe, it’s not that there are more chairs than people. Maybe, there aren’t more. It’s simply impossible for all the people in the world to sit in their chairs at the same time.

Тоже в Потсдаме в 45-м. Перед отъездом я коротко постригся. Хотел выглядеть моложе. Валечку послушался. Но потом жалел. К чему казаться не тем, кто ты есть, — молодым? Особенно — если никто не может быть таким, как ты. Карточка запомнилась и по другой причине. Один из фотографов, американец, назвал меня «М-р Жуков». Чистая провокация. Я ответил: «От Жукова слышу!» А что мне ещё было сказать? Иностранец…

This is also in Potsdam in ’45. Before going there, I had a short haircut. I wanted to look younger. I followed Valechka’s advice. Why should one seem what one is not — young? Especially if no one can be like you. I remember this photograph for another reason also. One of the photographers, an American, called me «Mr.Zhukov». It was a pure provocation. I said to him: «Zhukov yourself!» And what else could I have told him. After al, he was a foreigner…

24 июня 45-го. Мы с «м-ром Жуковым» на параде победы. Действительно, если ему придать мои усы и убрать с воротника финтифлюшки, — он может сойти за «м-ра Сталина». Надо ещё застегнуть ему верхнюю пуговицу. И отнять звезду.

June 24, 1945. «Mr. Zhukov» and I at the victory parade. Indeed, if you give him my mustaches, and take all those trinkets off his color — he could pass for «Mr. Stalin». His upper button also needs to be fastened. And his star taken away.

Через месяц — по пути на другой парад, спортивный. Берия, конечно, нарядился в форму и нацепил звезду. Дразнить спортсменок державы. Он очень живой. И не только на карточке. Маленков весь в белом. Как если бы уже умер. Так и не успев похудеть. Хрущёв не только живой, но может и родить. Не снимая шляпы. А Молотов… О нём, как всегда, сказать нечего. Разве что тоже шляпу носит. Но ему положено: он с иностранцами возится.

A month later — on the way to another parade, an athletic one. Beria of course, is clad in a uniform and is sporting a star. So that he can tease the female athletes of the empire. He is very alive. And not only on the photo. Malenkov is dressed all in white. As if he were already dead. Without having the chance to lose weight. Khruschev is not only alive, but he could also give birth. Without taking his hat off. And Molotov… As usual, there’s nothing to say about him. Just that he also wears a hat. But he has to: he deals with foreigners.

А это тоже на трибуне мавзолея. Во время парада. Первомайского, в 49-м. Молотов уже знает, что моим преемником ему не бывать. Впрочем, он знал это всегда. Берия уверен, что — будет. Маленков просто надеется. Но эта карточка напоминает мне, что иногда я могу чувствовать себя легко и прощать людям, что они задумываются о времени, когда меня не будет. Прощать не только Молотову, Берия и Маленкову, — всем. Всему миру… Хотя это очень трудно! Не только мне, — всякому трудно.

And this is also on the tribune of the Mausoleum. During the parade. The Mayday parade, in ’49. Molotov already knows that he’s not going to be my successor. But, really, he always knew that. Beria is sure that he is the one. Malenkov is simply hoping. But this photograph reminds me that sometimes I can feel light and forgive people that they think of times when I will no longer be. To forgive not only Molotov, Beria, and Malenkov, but — everyone. The whole world… Although it’s very difficult! Not only for me — for everyone.

В Большом. В тот самый день. К тому времени, когда на меня спустили детей с цветами, я жалел, что ослушался Лаврентия и разогнал двойников. Сидел бы сейчас на сцене вместо меня Евсей Лубицкий, — ничего б не изменилось. Всё равно я никаких слов в театре не произносил.