Владимир Митыпов - Долина бессмертников

— Где ж такое случилось? — вытаращился Харитоныч. — Что-то я не слышал… Давно дело было?

Тут до Олега дошло, что он зарапортовался.

— Да я так… — промямлил он. — Никакого, говорю, уважения к старшим…

— Вот это верно! Племяша моего хотя бы взять… — оживился Харитоныч, но Олег вдруг схватил его за рукав и, понизив голос, торопливо заговорил:

— Слушай, давеча мне мыслишка пришла, что поэзия — это стетоскоп, понимаешь? Она должна быть стетоскопом, приложенным к человеческому телу, а не телескопом, направленным в эмпиреи, в хрустальные звездные миры, а? К телу, понимаешь?! Потному, грязному, страдающему. Смертному!.. В тот раз старина Бальгур толковал о бессердечных по расчету. И он прав, тысячу раз прав!.. Николай Саныч вышел на Сенатскую. До лампочки была ему тогда природа атмосферного электричества!.. Вот ты мне про собес свой рассказывал, а я сидел… и что делал? Сочувствовал, и только! А что толку от моего сочувствия? Нет, Харитоныч, сейчас мы с тобой вместе туда двинем, хорошо? Я им покажу, бумажным душам! Старый человек должен по десять раз к ним приходить из-за какой-то пустейшей бумажонки! Не-ет, так дело не пойдет. Попляшут они у меня, бюрократы чертовы!

— Не проймешь их, Олег! — Харитоныч махнул рукой. — Вот если б ты был, скажем, шибко большим начальником…

— А что, а что? — вскинулся Олег. — Ну не начальник я, но я гражданин! Что, у меня прав мало? Не смогу на них управу отыскать?.. Стоит захотеть — все можно сделать. Пошли!

— Завтра, Олег, завтра. Куда нам сейчас выпимши… — остановил его Харитоныч. — Поймай-ка лучше попутку да домой поедем.

Олег заупрямился. Он резонно полагал, что выпить водку Харитоныча и не поставить ответного угощения было бы чистейшей воды свинством.

— Ладно, только быстренько, — не чинясь, согласился Харитоныч. — А потом — сразу домой.

Олег решил не ударить в грязь лицом. Пересчитал наличность и заказал коньяк.

Столик стоял очень удачно — в сторонке, полускрытый декоративными березками. Рядом, за деревянными перилами, начинался сад, росли кусты.

Наступали сумерки. Олег видел, как в аллеях загорелись фонари, придав глубине сада зеленоватую таинственность, как бы некую полупрозрачность. Поневоле что-то подобное устанавливалось и в душе.

— Помянем, Харитонычу душу бедной яньчжи! — провозгласил он, когда заказ им принесли. — Какая это была женщина, какая женщина! На Эльвиру походила…

Он выпил и горестно помотал головой.

— Родственница, что ли, преставилась? — на лице Харитоныча изобразилось сочувствие. — Молодая?

— Молодая, во цвете лет… И маленького Увэя вместе с нею… А вот старика Сотэ нисколько не жалко.

— Господи Сусе! — Харитоныч содрогнулся и явно протрезвел. — Как же они все сразу-то? Ай заразная болезнь какая?

— Убили, — буркнул Олег и, увидев, что старик уже полез креститься, поспешил успокоить: — Давно это было, Харитоныч, давно.

— Да когда б ни было — все одно ведь люди…

— О, золотые слова: все одно люди! А этот душегуб их всех того… Между нами говоря, Харитоныч, он и до меня добирался, — Олег зябко передернул плечами и нагнулся к старику — В тот раз, понимаешь, из-за него топором руку порубил. Два стакана крови вытекло… Б-бальгур зря говорить не станет, я его знаю. А он предупреждал, наплачемся-де с ним. Так Гийюй разве кого послушает? Он вроде Валерки Афтэкова — привык за горло брать, а чуть чего — кулачищи в ход… Конечно, где ж мне против них… Они вон какие лбы…

Олег обиженно шмыгнул носом.

— А ты, парень, подальше от таких-то, — Харитоныч сердобольно погладил его заскорузлой ладонью. — Ничему хорошему у них не научишься…

Олег от этой неуклюжей ласки опешил, смущенно заозирался и вдруг чуть не вскочил — за соседним столиком, в компании с тремя молодцами, которые сразу же не понравились Олегу, сидел худенький паренек в очках, лет восемнадцати, очень похожий на Мишку. Возбужденное состояние Олега делало его зорким. Ему вмиг стало ясно состояние очкарика: мир прекрасен, все люди кругом готовы полюбить его, если уже не любят, а сам он — рубаха-парень с душой нараспашку и с карманами, полными денег. Петушась совсем по-мальчишески, он то и дело заказывал все новые бутылки с какой-то красной дрянью местного розлива. Олегу стало жаль его — подобный щенячий восторг должен неизбежно кончиться тяжелым похмельем.

Харитоныч, воспользовавшись молчанием Олега, снова завел речь о чинушах из собеса. Олег слушал его и делался все более хмурым.