Владимир Митыпов - Долина бессмертников

— У тебя острый ум и верная рука, — похвалил незнакомец. — Но поспешим же, мы должны успеть перехватить смотрителя ближайшей башни, пока он не зажег огонь. Иначе за нами еще до света начнется охота!..

Однако перехватить смотрителя не удалось. Когда после бешеной скачки по ночной степи и крутого подъема наконец-то достигли они плоской вершины горы, на тяжелой угрюмой башне уже занимался огонь. Ни души не было на пустынной голой высоте — должно быть, смотритель, сделав свое дело, почему-то поспешил исчезнуть.

Сухое дерево, обильно пропитанное жиром, разгоралось стремительно. Хвостатое дымное пламя прыгало в вышине, словно силилось оторваться и улететь к звездным кострам предков. А в глубине ночи горели, перемигивались огни на других вершинах, редкой цепью уходили куда-то вдаль, тускнея, уменьшаясь, превращаясь в красные точки. И перед Модэ, глядящим на эту огненную цепь, пылающую в черной пустоте, с потрясающей ясностью возникло вдруг видение: с вершины на вершину огромными бесшумными скачками несется сквозь кромешную ночь косматый язык пламени — и конь, и всадник одновременно. Это — его смерть, принявшая облик огня, от которого загораются на горах камни. Вот она опускается сюда, на эту башню, и с нее, подняв пылающий меч, совершает последний, но уже запоздалый бросок — прямо в ставку Кидолу, на опустевшую юрту заложника…

Дикими глазами глянул вокруг себя Модэ. На вершине черной башни в бессильной ярости метался огонь смерти, делая все багровым, как кровь, и неверным, как предательство. Плясало пламя в вышине, плясали тени на земле, плясали под всадниками прославленные аргамаки юэчжского вождя, и казалось, что весь мир, точно шаман, впавший в алчущее крови исступление, тоже бился и трепетал и почти уже срывался в безумный и головокружительный галоп до последнего дыхания, до остановки сердца посреди прыжка.

И в неверном этом свете Модэ наконец рассмотрел своего спасителя, который уверенно и цепко сидел на коне, озираясь, как коршун на степном камне. По волчьей шкуре, наброшенной на широкие плечи, по амулету из когтей желтого леопарда и татуировке на свирепом воинственном лице он признал в нем шамана.

— Ты кто? — повторил он вопрос, заданный еще в юрте. — Юэчж?

— Нет, — ответил шаман. — Кян я, тибетец. Кони отдышались, путь неблизок, едем же!

— Подожди! Как ты узнал о нападении хуннов? Как смог опередить огни сторожевых башен?

— Это тайна, но тебе я скажу… — Шаман усмехнулся. — Ты слышал ночью волчий вой?

— Да.

— Это не волки. Это волчий язык шаманов. Так мы переговариваемся на большие расстояния.

— Понятно… Ты кян, а служишь юэчжам?

— Нет! Я помогаю, кому захочу.

— Это называется по-другому: предательство. От своих сородичей ты переметнулся к юэчжам, от юэчжей — ко мне, зная, что я — наследник хуннского шаньюя. Понадобится — предашь и меня…

— О чем ты говоришь? — удивился шаман.

— Я мог бы убить тебя, как предателя, — предательским ударом. Но ты спас меня, поэтому я буду с тобой честен. Пусть небеса решат нашу судьбу — кто-то из нас умрет в поединке, потому что одной дорогой нам двоим ехать нельзя.

— О, духи! — ахнул шаман. — Ты потерял рассудок!

— Защищайся! — Модэ обнажил меч.

— Щенок! — взвизгнул шаман. — Уж теперь-то ты умрешь!

Он поднял коня на дыбы и с легкостью отразил первый удар своего семнадцатилетнего противника.

— „И был вечер, и было утро: день шестый“. Ветхий завет. Первая книга Моисеева. Бытие! — Олег отбросил карандаш и с хрустом потянулся.

Он чувствовал себя творцом. Демиургом! Это сейчас. А вот день вчерашний: „Глупый шар с захлебом закачался в лузе…“ — зеленое поле бильярдного стола, идет партия Эльвира — Афтэков, а по сукну катается он, Олег, круглый, как и положено дураку, тычется в борта… Эльвира норовит загнать его в один угол, Афтэков — в другой. Выиграл Афтэков — вкатил его в эту археологическую лузу, спасибо ему!.. Но все, довольно! — теперь „глупый шар“ сам берет в руки кий и становится, присвоив прерогативы господа бога, творцом судеб!

Он дунул на свечу и с удивлением обнаружил, что она больше не нужна — в палатке было почти светло.

Снаружи захрустели шаги, послышалось деликатное покашливание.

— Олег, спишь? — Хомутов заглянул одним глазом. — Эге, да ты уже на дыбках, оказывается!

— Доброе утро! — гаркнул Олег и тотчас подумал: „Никак во мне афтэковщина прорезается?..“

— Тсс! — Хомутов поднял палец и сделал страшные глаза. — Все еще спят. Голубчик, ты не забыл, что сегодня дежуришь на кухне?