— Меня пригласили на празднование трехсотлетия российского флота, и я сказала, что приду только со своим издателем. Вы ведь не откажетесь меня сопровождать?
— Никогда! — сказал я. — Я люблю бывать на юбилеях, пусть и не очень значительных.
— Но ведь там столько людей!
Я уловил в ее тоне нотку осуждения, смешанного с ужасом.
— А я никого к вам не подпущу, — пообещал я. — Вы ведь для этого меня берете с собой?
— Спасибо, дорогой! Я знала, что на вас можно положиться.
Голос Нины Матвеевны заметно повеселел.
— Белорусы — верные слуги, — сказал я.
Этих слов Перетокина не расслышала. Как я уже говорил, она слышала лишь то, что хотела.
— Значит, послезавтра у Красных ворот, — отчеканила она. — Там у них штаб.
— Гардемарины с Дружининой будут?
— Там будут все.
Я догадался, что при этих словах Нина Матвеевна поморщилась.
— Отобьемся, — сказал я. — В крайнем случае сбежим.
Этого она тоже не расслышала. Когда тебе за шестьдесят, бегать уже не хочется.
У штаба военно-морского флота я был в точно назначенное время. Нина Матвеевна тоже пришла вовремя.
— Из страха опоздать я сегодня почти не спала! — пожаловалась она. — А из Троицка еще доехать надо.
— Вы с Бочкаревым почти земляки, — утешил я ее. — У него дача в Ватутинках.
— Он тоже здесь будет?
— Нет, его не звали.
Я не стал уточнять почему. Перетокина на этом и не настаивала.
— Ну, как я выгляжу?
— Потрясающе.
Выглядела она действительно хорошо. Адмиралы, цугом проходящие мимо нас, как по команде сбивались с парадного шага. Один из них не только взял под козырек, но и поцеловал даме руку.
— Кто это? — испуганно спросила Нина Матвеевна.
— Кажется, адмирал Касатонов.
— Я в адмиралах ничего не понимаю, — взялась она пальцами рук за виски.
— Чем меньше звезд на погонах, тем выше звание, — объяснил я.
Нина Матвеевна непонимающе посмотрела на меня. Похоже, она была близка к истерике.
— Пойдемте куда-нибудь! — вдруг схватила она меня за руку. — Я не хочу с ней видеться.
— С Дружининой? — догадался я.
— Конечно. Уж лучше с адмиралами…
Она потащила меня в гущу военных. В глазах рябило от черных мундиров и золотых шевронов и звезд.
«Сколько же у нас адмиралов! — мелькнуло в голове. — Не одну войну можно выиграть».
Я увидел Харатьяна, который фотографировался с адмиралами.
— А с гардемаринами вы общаетесь? — спросил я.
— С каждым по отдельности, — сказала Нина Матвеевна. — Друг с другом они тоже не хотят видеться.
— Кино сложная штука, — согласился я. — Может быть, сложнее, чем литература.
— Писателей, к счастью, мало знают, — взяла меня под руку Перетокина. — У нас в Троицке их почти нет. Для общения мне хватает и вас.
Набежала толпа фотографов, и Нина Матвеевна тоже стала сниматься с адмиралами.
«Вот он, миг писательской славы, — подумал я. — «Гардемарины» Перетокиной для нынешних флотоводцев важнее «Войны и мира» Толстого».
Распахнулись двери зала, в котором были накрыты столы, и все устремились к ним. Я едва успевал за Ниной Матвеевной. Впрочем, в моих услугах она уже не нуждалась. Адмиралы обхаживали ее с пылом гардемаринов.
«А флотские небедно живут, — размышлял я, обозревая ломящиеся от снеди столы. — Но они и не должны бедно жить. Кто у России союзники? Флот и армия. В России бедно живет только народ».
Не знаю, был ли в этом чей-то умысел или все произошло случайно, но в какой-то момент Перетокина с Дружининой оказались рядом. Улыбаясь, они впились глазами друг в друга. Мне стало зябко. Я понял, что мужчины в сравнении с женщинами сущие дети.
— Гардемаринов сюда! — раздался чей-то зычный голос.
Гардемарины, конфузясь, окружили своих повелительниц. Ослушаться никто из них не посмел. Глядя на авторов фильма и исполнителей главных ролей, я не мог постичь глубины их неприязни друг к другу. Неужели именно в этом состоит непостижимость русской души?
— Вы гость? — услышал я вкрадчивый голос.
— Гость, — сказал я.
Человек, спрашивавший меня, на фоне импозантных адмиралов выглядел невзрачно.
«Всего лишь капитан первого ранга», — посмотрел я на его погоны.
— С ними? — показал пальцем на киношников человек.
— С одной из них.
Я не стал уточнять с которой.
— Хотите посмотреть на настоящее застолье?
Что-то в голосе этого человека заставило посмотреть на него внимательнее. Невысок, полноват, чернявый. Вполне заурядный субъект. А голос повелителя.
Читать дальше