Отесса Мошфег - Эйлин

— Не говори этого тем парням, — сказала я, изумившись собственной храбрости. Я краем глаза посматривала на мужчин за столом — те перешептывались друг с другом, словно бы делясь мнениями или замышляя что-то. Все они с виду были мне знакомы — наверное, приятели Джоани, — но по именам я их не знала.

— Ты забавная, ты это знаешь? — продолжила Ребекка. — Я всегда была одна. А когда рядом появлялся парень, это было просто для развлечения, к тому же ненадолго. Я никогда не задерживаюсь надолго — нигде и ни с кем. Это в некотором роде мой образ жизни или моя патология — зависит от того, с кем я разговариваю. — Она помолчала, глядя на меня, и спросила, широко раскрыв глаза в комическом ужасе: — С кем я разговариваю? С кем я болтаю?

— С Эйлин, — непонимающе отозвалась я, потом снова покраснела, осознав, что она просто подшучивает над моей молчаливостью.

Я была рада, что Ребекка не замужем и не собирается искать мужа. Именно так поступали в те дни девушки — охотились на мужей. Интересно, она вообще вышла впоследствии замуж или нет? Мне нравится представлять ее рядом с низкорослым, совершенно заурядным внешне мужем — скорее всего, евреем, — потому, как мне кажется, что именно это ей было нужно: кто-то умный, серьезный и нервный, на кого не произведут впечатления ее общительность и искрометное остроумие. Кто-то, способный контролировать ее.

Сэнди поставил перед нами новые напитки.

— Это все за мой счет, — сказала Ребекка, обводя пальцем наши стаканы.

— За их, — поправил Сэнди, кивнув на мужчин за столом.

— О нет, — возразила Ребекка. — Не пойдет. Вот аванс.

Она бросила на стойку двадцатидолларовую купюру. Сэнди оставил бумажку лежать там, где она упала, и сделал Ребекке еще мартини — вероятно, второй мартини, который он делал в своей жизни.

Я отчетливо помню эти сцены и привожу их здесь потому, что мне кажется: они многое говорят о том, как Ребекка завлекала меня, как ей удалось завоевать мое доверие. Сначала она разожгла во мне ревность, потом старательно гасила ее. Полностью отвергая мужчин, собравшихся в баре, а затем и всех мужчин в целом, она успокоила мои подозрения о ее отношениях с Ли Польком и обуздала мой страх того, что она может отнять у меня Рэнди.

Ребекка пригубила свой напиток и ткнула пальцем в двадцатидолларовую банкноту, так и лежащую на стойке.

— Мужчины и их деньги. — Она точно знала, что нужно сказать. — Но довольно обо мне. Поговорим о тебе. Ты давно работаешь в «Мурхеде»?

— Три или четыре года. — Мне трудно было подсчитать. В присутствии Ребекки мое прошлое словно бы превращалось в ничто. — Это должна была быть временная работа. Я собиралась вернуться сюда ненадолго, пока моя мать была больна, — объяснила я. — А потом она умерла, а я осталась работать в тюрьме. И время просто пролетало мимо. — Я повысила голос так, чтобы он звучал бодро и небрежно.

— О нет. Боже мой. — Ребекка покачала головой. — Звучит просто чудовищно. Тюрьма — это не то место, где время летит. Святый Иисусе… А еще смерть твоей матери… Ты, должно быть, жаждешь уехать отсюда, верно?

— Я здесь всем довольна, — солгала я, делая глоток пива.

— Знаешь, я тоже сирота, — сообщила Ребекка. Я не стала поправлять ее и говорить, что мой отец еще жив. — Мои родители умерли, когда я была маленькой. Утонули. Меня вырастил мой дядя, в одном из западных штатов, где тепло и солнце. Мне никогда не понять, как вы тут живете — зиму за зимой. Просто кошмар — так темно, так холодно… Это просто сводит меня с ума.

Ребекка рассказывала об океане, о том, как любила гулять на побережье — в детстве она часами играла на горячем от солнца песке, и все такое. Потом заговорила о своем переезде в Кембридж, как они с подругами участвовали в гонках гребных лодок на реке Чарльз. Она любила зеленую листву и историю, посмеивалась над интеллектуалами — «занудами», — говорила, что у нее «случился странный роман с Новой Англией». И ни разу не упомянула о своей учебе в Гарварде. Она вообще ничего не сказала о своей профессии.

— Здесь все кажется очень настоящим, верно? Просто нет места фантазии. И сентиментальности тоже. Это завораживает меня. Здесь есть история, есть гордость, но очень мало воображения.

Я просто слушала. Виски, пиво и Ребекка рядом, и я не намеревалась возражать тому, как она оценивала это место — мою родину. Я просто кивала. Но, конечно же, она была совершенно не права. Конечно, мы, жители Новой Англии, были чопорны, но при этом сильны разумом. Мы эффективно использовали свое воображение. Мы не тратили наш ум на волшебные побасенки и бесполезные выкрутасы, но способность фантазировать у нас была. Я могу привести в пример бесчисленное множество мыслителей, писателей и художников. В конце концов, была еще я. Я была там. Но я почти ничего не сказала. Просто молча сидела, покачивая ступней в такт музыке. Через некоторое время Ребекка сказала: