Отесса Мошфег - Эйлин

Но потом я увидела это — блокнот. Ребекка оставила его на подоконнике позади стола. И когда последняя посетительница ушла, я схватила его и направилась по коридорам к кабинету Ребекки, очень довольная тем, что нашла такой отличный предлог, чтобы заглянуть туда. Я надеялась, что Ли все еще там, с ней, и что я смогу захватить их с поличным. Не знаю, что я ожидала обнаружить, но я приложила ухо к двери, пытаясь расслышать вздохи и стоны, или что там издают люди, когда занимаются любовью. Но если они и занимались любовью, то делали это беззвучно, словно грабители банков или хирурги. Я не услышала ничего. И тогда я постучала в дверь кабинета.

— О, Эйлин, — прочирикала Ребекка, открыв дверь. — У тебя всё в порядке?

Я отступила на шаг, чувствуя себя ребенком, не вовремя обратившимся к взрослому. Потом протянула ей блокнот. Она взяла, поблагодарила меня и сказала:

— Надеюсь, ты не читала то, что там написано?

— Конечно нет, — ответила я. Я в любом случае не смогла бы этого сделать — ее каракули было совершенно невозможно разобрать.

— Я просто шучу, — рассмеялась Ребекка и прижала блокнот к груди. — Это моя книга тайн.

Она смеялась как-то по-особенному: голова чуть запрокинута назад, подбородок, гладкий, белый и твердый, точно вылепленный из фарфора, выдается вперед, глаза сначала прищурены в экстазе, потом распахиваются, широко и неистово — дьявольские глаза, прекрасные глаза, — затем лицо опускается, сияя весельем или насмешкой, я не могла сказать точно. Я повернулась, чтобы уйти, но она остановила меня, положив руку мне на плечо. От этого по моей спине пробежал холодок. Много лет никто так не прикасался ко мне. Я мгновенно простила ей то, что она изменила мне с мальчишкой Ли. Я слышала, как тот покашливает в кабинете.

— Скажи, — начала она, — ты не против выпить что-нибудь сегодня вечером после работы? Я никого не знаю в этом клятом городке, и я хотела бы угостить тебя коктейльчиком, если ты захочешь.

Ребекка говорила это в такой неестественной, заученной манере, что я повела себя столь же неестественно. Люди обычно не говорят так: «скажи», «коктейльчик». Она казалась неискренней, да и была таковой. Она была ужасно манерной, и позже, оглядываясь назад, я чувствовала, что Ребекка оскорбила меня, выдав мне эту заученную речь. «Клятый». Но в тот момент мне показалось, что меня пригласили в изысканный мир красоты. Я была польщена. И смущена. Меня никогда не приглашали таким образом, и это было так же восхитительно и страшно, как услышать от кого-нибудь «я тебя люблю». Я была преисполнена признательности. Я даже не подумала об отце, о своих вечерних обязанностях, ни о чем. Я просто ответила:

— Ладно.

— Ладно? Я тебя принуждаю? — пошутила Ребекка. Она выпустила дверь, и та чуть-чуть приоткрылась. Я увидела Ли Полька, сидящего на стуле перед рабочим столом Ребекки и листающего большую книгу с картинками. Заметив меня, он поднял книгу, чтобы спрятать лицо.

— Я не против пойти выпить, — сказала я. — Быть может, в «О’Хара», часов в семь?

Я была потрясена тем, как легко эти слова слетели с моего языка. Я надеялась, что моя «посмертная маска» не выдаст меня, и молилась, чтобы мой голос не дрогнул. «О’Хара» был просто темным баром с твердыми деревянными скамьями — туда ходили большинство местных трудяг. Самыми частыми клиентами здесь были полицейские, пожарные и рабочие с верфи, от которых сильно пахло морской солью и потом. Две одинокие женщины в таком месте, как «О’Хара», должны были смотреться странно, если не хуже. Но я готова была рискнуть. Я была забитым ребенком, но не трусихой.

— Это единственный бар в городе, — добавила я.

— Звучит идеально, — прошептала Ребекка. Потом состроила игривую, лукавую гримаску. — Увидимся там. В семь, как штык, — так ведь выражаются? — И она закрыла дверь.

Это было… нечто. Вы же, наверное, помните, что я была — как вы назвали бы это — неудачницей, домоседкой, чудачкой. Я была ханжой. Я никогда не ходила в увеселительные заведения по вечерам. Даже в колледже мы могли ходить на танцы только в сопровождении старших, а среди девочек в нашем общежитии считалось, что бродить по таким местам в одиночку может только шлюха, проститутка, грешница, похотливая, неблагодарная, ужасная девушка, подлинная угроза цивилизации. Даже ступить за порог такого заведения, как «О’Хара», означало навлечь на себя косые взгляды. Но если это делает Ребекка, я тоже сделаю это. Что мне терять? Я завершала работу достаточно рано, чтобы успеть доехать до дома и переодеться. Я решила, что мне нужно надеть платье, нанести макияж, найти духи матери. Прихорашиваться подобным образом, конечно же, было глупо. Если женщина одета слишком хорошо для окружающей обстановки — значит, она или чужая здесь, или не в своем уме.