Он присел, закурил, стараясь улыбаться независимо, как простой зевака.
— Праздник завтра, — сказал он, не зная, что говорить.
Охранник снова не ответил, глянул лишь мельком, хмуро.
— А что, вы вот так вот весь день? — снова спросил он глупо.
Старик встал, так же не глядя, пошел от скамейки.
— Постойте! — Андрей вдруг встал. — Пожалуйста…
Тот обернулся, встал, оглядев его хмуро.
— Дело у меня есть, — Андрей огляделся еще раз, бросил окурок. — Увидеть мне надо одну… Сидит она у вас. Я заплачу…
Старик засмеялся, складывая газету, еще раз оглядел Андрея, пошел за оцепление.
В избе он быстро собрал вещи. Торопясь, поглядывая на улицу, вышел к огороду с вещами, но сел вдруг на поленницу. Подумав, вздохнул, вернулся…
Закопал все в саду, у сарая, завернув оружие и деньги в целлофан, утоптал землю. Вернувшись в дом, он лег, стал ждать…
После обеда пошел снова к тюрьме. Не спеша двигался вдоль стены, глядя на дворы. Тучи разнесло, солнце грело подсыхающую землю. Из двора хорошего тесового дома вышел старик, пошел ему навстречу. Он был в простых брезентовых штанах, в рубахе, в руке нес ведро, полное бензина. Андрей узнал охранника, машинально поздоровался с ним. Тот прошел мимо.
На следующий день, Первого мая, в слободе было тихо, лишь с утра прошли куда-то несколько мужиков с гармошкой, репродуктор в тюрьме играл до обеда марши.
После обеда, выйдя на берег, Андрей сел на холме, на сухой глине, глядел хмуро на реку. Вниз с тяжелой корзиной, полной стираного белья, спустилась баба, прошла по мостку на желтую размокшую плотомойку, поставила корзину, подоткнув юбку, принялась полоскать белые простыни в деревянной проруби.
Обернувшись, он снова увидел охранника. Тот, так же по-домашнему одетый, спускался наискосок к осиннику, где на цепях в воде и на берегу лежали лодки. Андрей долго глядел ему вслед…
Лодка охранника была в стороне от других, кругом никого, пусто, лишь невдалеке маленький сарай, похожий на собачью будку. Старик вынес из сарая мотор, сидел на песке у лодки, копался в нем, склонившись. Андрей спустился с холма, держа в руках бутылку и сверток. Старик поднял голову, когда он подошел, огляделся, снова посмотрел на Андрея зло:
— Ну что ты ходишь за мной? — сказал он угрюмо, не вставая, руки его были в масле. — Надо чего…
Андрей сел на корточки, поставил бутылку, развернул сверток, поправил пачки… Старик смотрел на деньги, водя по куску ветоши масляной рукой. Припекало солнышко.
— Здесь пятьдесят тысяч, — сказал Андрей.
Старик склонился над разобранным мотором, потрогал в нем, покрутил какой-то валик, снова посмотрел на деньги… Потом встал, отошел за лодку, оглядел поросшие кустами холмы, сказал, не оборачиваясь:
— Убери…
Пошел к сараю, нагнувшись, залез в него, сел на пороге, как пес в будке, глядел оттуда на Андрея. Андрей налил себе из бутылки, выпил.
— Иди сюда, — позвал его из будки старик.
Он, не спеша, подошел, зажал сверток под мышкой, нагнулся, старик отодвинулся вглубь. Андрей пролез в узкую дверцу, сел напротив него. Старик молча выбрал из свертка несколько бумажек, внимательно оглядел их на свет, вдруг перехватил из-за спины топор, засмеялся хрипло… С удивлением смотрел на Андрея, сидевшего спокойно, с рукой в оттопыренном кармане.
— Бесстрашный что ли? — усмехнулся старик.
— Что ж нам друг друга все страшиться? — Андрей смотрел ему в глаза. — И так уж засмеют скоро. Все девок своих сторожим, а девки все ж бегут, кто куда, хоть в Африку!
Дурак ты, парень, — старик отвернулся. — Хоть и деньги большие у тебя, — он налил себе, выпил, закусил луковицей, улыбаясь снова бесцветными злыми глазами:
— А ты не больной?
— Нет, — спокойно ответил Андрей, — не больной.
— Не нравишься ты мне.
— Нравился бы, деньги дома оставил, в серванте.
Старик засмеялся, снова поглядел на деньги:
— Богатые деньги. Я за всю свою честную службу таких денег не заработал.
— Вот что я скажу. — Андрей помолчал. — Видишь, к чему дело в стране идет… Сделай это дело, глядишь, и тебе за всю службу воздастся.
Солнце светило в будку, освещая железный хлам на полу. Они сидели, глядели друг на друга. Чайка, прилетев с реки, кричала за лодкой.
— Называй…
Андрей помедлил, раскачиваясь тихо:
— Воробьева Татьяна Николаевна, семидесятого года рождения.
— Ладно, ступай. Сюда не ходи больше, дома сиди, тебя самого найдут. И не ходи ты возле тюрьмы, как жених.
Андрей собрал деньги, завернул в газету, вылез из будки…
Читать дальше