Ольга Степнова - Миллиметрин (сборник)

Валентина стояла внизу, у сцены, смотрела на Света, хлопала в ладоши и улыбалась. Рыжие кудри вибрировали в такт её хлопков, а нежный подол её платья слегка коснулся брюк Света. Пол поплыл у него под ногами от этого прикосновения. Он легонько ей поклонился. Только ей, а не всему залу.

– Свет, – представился он. – Свет Фролов.

Валентина засмеялась и перестала хлопать.

– Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем приветик! – сказала она и опять засмеялась волшебным переливчатым смехом.

Свету показалось, что он неправильно её понял.

– Что?! – глупо переспросил он.

– Я поэт, зовусь я Светик! – закричала какая—то пьяноватая девчонка, стоявшая рядом с Валентиной.

Свет выскочил из зала. Он убежал и даже Пивоваров не смог его догнать.

С тех пор в нём прочно поселилась уверенность в своей глупости и никчёмности. Он – ничтожество, и это – непреложная истина. Недолго переболев этим ощущением, Свет ударился в другую крайность – решил, что всё—таки он непризнанный гений. И то и другое было невыносимо в букете с нечеловеческой болью, терзавшей его неокрепшую душу из—за неразделённой любви.

Свет всерьёз стал задумывать о том, каким способом ему уйти из жизни. Потому что жить под давлением в сто тысяч атмосфер стало невыносимо. Казалось – лучше уж умереть.

Он думал, думал и – наконец, придумал.

Ночью, когда полная луна будет висеть в чёрном небе, он откроет окно и шагнёт с высоты седьмого этажа. Это мужественно. Красиво. Романтично. Трагично.

Его стихи издадут посмертно. А она догадается, что является виновницей его смерти. И до конца жизни ей не будет покоя.

Потому что она погубила гения.

Самоубийство было назначено на послезавтра. Именно послезавтра должна была случиться полная луна.

Решение было окончательным и бесповоротным.

«Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем – приветик!» – это был текст предсмертной записки, написанной им заранее.

За день до назначенного срока к нему пришёл Пивоваров и заявил:

– Фролов, хватит киснуть! Свет клином не сошёлся на твоей Вальке! – Андрюха расхохотался, довольный своей шуткой и повторил: – Свет не сошёлся! Одевайся, пойдём! Братец сегодня тусню у себя дома собирает. Там такие тёлки будут!

Свет подумал: а почему бы и не повеселиться напоследок? Это внесёт пикантную и ещё более трагичную нотку в историю его жизни и смерти.

«Фролов знал, что ему осталось жить меньше суток, а веселился и флиртовал, как ни в чём не бывало! – будет рассказывать всем Андрюха. – Я и подумать не мог, что у него на уме!»

Брат у Пивоварова жил отдельно от родителей, в роскошной, двухэтажной квартире. Когда они с Андрюхой пришли, вечеринка была в разгаре. На втором этаже слышались весёлые вскрики, на первом толкались, курили и выпивали группки парней и девиц самого богемного вида.

– Видишь, какие бабы! – пихнул Света в бок Пивоваров. – Это тебе не твоя малахольная Валентина! Тут девки первый класс! Пошли наверх, там братан отрывается.

Братан отрывался в обществе… Валентины.

Они полулежали на низкой тахте, Валентина держала в руках гитару, перебирала длинными пальцами струны и что—то тихонько пела низким, грудным голосом. Её рыжие волосы были собраны в хвост, отчего овал лица казался ещё более утончённым. Кожа сияла нежным румянцем, глаза блестели из—под ресниц, а губы божественно шевелились под музыку, которую Свет не слышал. Брат Пивоварова блаженно прикрыл глаза и покачивался в такт песни. В креслах и на полу сидели какие—то люди, они по очереди курили кальян и что—то пили из красивых фужеров оранжевого стекла. Увидев Света, Валентина чуть улыбнулась, не прерывая песни.

У Света подкосились ноги, а сердце привычно застучало в ушах.

– Скотина, – прошептал он, обращаясь к Пивоварову.

– Я не знал! – взвыл Пивоваров. – Свет, поверь, я понятия не имел, что мой брат… знаком с Валентиной.

Свет отчего—то ему поверил. Но от этого легче ему не стало.

В конце концов, какая разница с кем встречается Валентина? Он всё равно завтра ночью умрёт.

Я поэт, зовусь я Светик!

От меня вам всем приветик!

Свет опустился на пол, на ковёр, рядом с какой—то девицей в татуировках и с отстраненным взглядом. Андрюха сел рядом, взял фужеры с шампанским и один протянул Свету. Валентина всё пела что—то сложное, изысканное, печальное и бесконечное. Отблески свечей играли у неё в волосах, отражались в глазах. Она была безнадёжно, душераздирающе, неприступно красива.