– Сиди здесь! – бросил Корнилов и быстро побежал вниз. Аня схватилась за голову. Что же теперь будет с ними со всеми?
– Без паники! – рявкнул уже внизу Корнилов. За спиной его шумно дышал Серега. – Убери ствол, Серега.
И тут снова раздался голос Санчука, усиленный и искаженный мегафоном, но все же узнаваемый.
– Михась, давай, выводи своих «учеников» по-хорошему, – сейчас имя, которым называл Корнилова Санчук, прозвучало как бандитская кличка. – Не надо битвы. Не за что вам бороться.
– Так! А мы их ща… – рыкнул кто-то внизу. Кажется Орешкин, подумала Аня. – Они нас не возьмут. Мы щас прикроемся!
– Назад! – скомандовал Корнилов. – Куда?!
– А туда, – продолжая рычать, Орешкин ринулся наверх. Туда, где была Аня. Но Корнилов преградил ему путь, и они свалились на пол.
Серега в этот момент успел отскочить в сторону. Он все еще держал пистолет наизготовку, не решаясь, в кого пальнуть. А выстрелить ему очень хотелось. Корнилову удалось отключить взбесившегося «пса». Он ткнул ему ладонью куда-то под нижнюю челюсть. Тот закатил глаза. Серега, не очень понимая, что происходит и почему «наших бьют», направил ствол сначала на Корнилова, потом на Орешкина, а потом снова на Корнилова.
И только спустя минуту, до Сергея дошло, что Орешкин хотел прикрыться заложниками. Все, как учили. Кем прикрыться? Выбор богатый – крашеная блондинка, мальчишка или…
И Серега поднял ногу, чтоб переступить через лежащего огромной рыбьей тушей Орешкина и шагнуть в комнату к Свете и Ване, рефлекторно направив пистолет в сторону Корнилова.
А вот это он сделал зря, потому что в ту же секунду Серегин пистолет полетел на пол, а сам он изумленно уставился на сломанную кисть правой руки.
Михаил ворвался в комнату. Света сидела в углу на корточках, прижимая к себе Ваню. Трое корниловских шакалов мгновенно поняли, в чем их спасение. Один из них, бритоголовый, с неприятными складками жира на затылке, приблизился к ней и схватил за волосы.
Эту сцену застала и Аня, которой теперь никто не мешал спуститься вниз.
– Эй, ты! Отродье песье! – выкрикнула Аня, прыгнула жирному на спину и вонзила острые ногти прямо ему в шею.
Никто не понял, что именно произошло дальше, потому что у дверей кто-то начал стрелять. И было это так оглушительно громко, что Аня завизжала. А ее несостоявшаяся жертва скинула ее так яростно, как будто это был не человек, а необъезженный арабский жеребец. Те двое уже кинулись к двери. Падая, Аня услышала звон разбивающегося стекла и истошный крик Светланы.
– Не отдам!
А потом, ударившись головой обо что-то твердое, на пару минут лишилась сознания.
Очнулась она от выстрелов. Попыталась присесть. Стреляли уже не в доме. Светланы рядом не было. Она осторожно выглянула в окно. И увидела вдруг, как с ребенком на руках вдалеке идет Корнилов. Вот он зашел в воду и широкими шагами, какими ходят во время сенокоса, стал заходить все глубже. Как завороженная Аня смотрела в его удаляющуюся спину. И почувствовала, что смотрит ему в спину не одна она.
Возле дома опять треснул выстрел. Корнилов споткнулся. Аня вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Но Михаил продолжал свой путь. А на рубашке начала расцветать маленькая кровавая гвоздика. С каждым шагом она становилась все богаче и шикарнее. Но с Аниным зрением разглядеть ее было невозможно.
На той стороне реки промелькнули какие-то фигуры. Михаил прижимал мальчишку к себе. Вода доходила ему до плеч. Ему очень хотелось разжать руки, перестать сопротивляться и упасть в воду. Река помогала ему, как могла, забрав на себя половину Ваниного веса. Но чем ближе к берегу он оказывался, тем ниже отступала вода, и тяжелее становилась ноша, которая лежала теперь только на его руках. Да еще и свое мощное тело нужно было заставить идти и передвигать ноги. Он увидел, как к нему бегут омоновцы. Теряя последние силы, упал на колени. А потом и лицом в воду, но уже когда Ваню у него забрали.
Смотри на виновного, который предстанет перед твоим судом, как на человека, достойного жалости, подверженного слабостям испорченной нашей природы…, ибо хотя все свойства божества равны, однако же в наших глазах свойство всеблагости прекраснее и великолепнее, нежели свойство всеправедности.
Днепр был чуден, наверное, но бежал где-то в стороне, за кустами, деревьями, за фигурами сновавших людей. Но Ане было достаточно чувства, что рядом протекает большая река, наверное, плещет себе, сверкает на солнце. Пусть себе бежит мимо.
Читать дальше