Гилад Атцмон - Учитель заблудших

Следует сказать, что литература об армейской глупости весьма обширна, а вот работ, посвященных антиармейскому мышлению, тогда почти не было. Таким образом, новую революционную военную доктрину пришлось разрабатывать практически с нуля.

Как составная часть армии контрразведка всегда стремилась быть на высоте, поэтому на роль тупых склеротиков отобрались лучшие сыны нации — солдаты, обладавшие самым высоким уровнем интеллекта и самыми развитыми аналитическими способностями. Иными словами, те, кого чаще всего награждают боевыми наградами, те, что становятся командирами военных подразделений, начальниками генерального штаба и премьер-министрами. Воины, способные либо с помощью своих мозгов, либо собственными телами остановить продвижение колонн вражеской бронетехники.

Именно на Альберто и была возложена эта почти непосильная задача — критически и абсолютно беспристрастно проанализировать состояние, в котором пребывает армия, и сделать соответствующие выводы.

Каждую пятницу в течение всего периода армейской службы наша веселая компания собиралась возле кафе «Браха». Мы сидели на груде железок в обнимку со своими грудастыми подружками, обменивались армейскими впечатлениями и забавлялись разбалтыванием военных секретов. Правила игры были простыми. Чем больше военных тайн ты знал, тем более посвященным выглядел в глазах товарищей.

В первые месяцы службы, когда мы еще только хвастались друг перед другом умением разобрать автомат или плавать в ледяной воде, Альберто уже управлял вертолетом, закладывал подводные мины и занимался «шоппингом» глубоко в тылу противника. Хладнокровный, выдержанный, проницательный. Было ясно, что ему уготована карьера генерала. Однако когда мы сами начали летать на вертолетах и совершать вылазки за линию фронта, Альберто вдруг стал замкнутым, молчаливым и все меньше и меньше рассказывал, чем занимается. Мы полагали, что, если он молчит, значит, так надо, и не обижались, однако через какое-то время он начал путать наши имена. Мы решили, что это такой специфический «генеральский» юмор. Но Альберто менялся на глазах: он растолстел, взгляд у него сделался каким-то отрешенным, осоловелым, загадочным, и в конце концов он вообще перестал приходить на наши посиделки. Мы были уверены, что Альберто занимается чем-то суперважным и что от его деятельности зависит судьба всей страны.

За два месяца до демобилизации он неожиданно погиб при очень таинственных обстоятельствах. Лишь через много лет я узнал, что он покончил с собой, решив положить конец всему этому склеротическому идиотизму.

Из секретного архива контрразведки мне выкрали один документ, в котором я обнаружил несколько строк из речи, произнесенной на похоронах Альберто его военным командиром, очень высокопоставленным «склеротиком». Вот эти строки:

«Младший склеротик Альберто Алгранати погиб при исполнении своей антиармейской революционной тупости. Альберто проявил большую преданность, а также что-то еще… только вот не помню, что именно… Нет, он определенно проявил что-то еще… Проклятье!.. Что же это все-таки было?!»

С годами мне стало ясно, что в том странном мире, где я рос и формировался, границы между личностью и историей, чувством и сочувствием, жертвой и самопожертвованием были размыты до предела. Если бы мне в свое время предоставилась возможность понять, что я профессиональный трус, я бы наверняка был раздавлен колесами истории. Как трус, я очень быстро осознал, что будь у истории колеса, она бы укатила куда глаза глядят. Собственно говоря, так оно в конечном счете и случилось.

С того момента, как до меня дошло, что я трус, моя жизнь рядом с существами, притворявшимися «историческими», стала интересней во сто крат. Нет ничего более прекрасного, чем страна дураков, и мало что может сравниться с удовольствием жить среди существ, строящих глобальные планы и воображающих себя вершителями судеб человечества. «Исторические» существа казались мне все более и более смешными и нелепыми. Так же как и их детерминистская вера в «осознанную необходимость».

Хотя мое страстное желание умереть сильно поубавилось, а любовь к жизни, в свою очередь, несказанно возросла, я никак не мог решиться совершить последний шаг и сбросить с себя генеральский военный мундир. В сущности, я сам его так и не снял. Его отобрали у меня силой, причем в крайне унизительной форме.

Тем жарким августом, через две недели после выпускных экзаменов, я прибыл в военкомат, имея при себе запасные трусы, две майки и зубную щетку. И в тот же день, не сказав мне ни единого слова утешения и не поблагодарив за мои военные заслуги, меня в одночасье разжаловали, превратив из старшего офицера в обыкновенного рядового. Как будто я был виноват в преступлениях против человечности, предательстве Родины и бог его знает в чем еще. Фактически в тот день в военкомате произошел второй суд Дрейфуса, только на этот раз подсудимым был я.