Виктор Ерофеев - Роскошь(рассказы)

— Как у вас с диссидентами?

— Никак.

— В Китае знают, что Мао любил трахать двенадцатилетних девочек?

— Он тоже был человеком, — с китайским смешком и достоинством отвечает Хуй. Он разъясняет, что компартия превратилась в коллективного императора. Я разрешаю богатым китайцам вступать в шанхайское отделение КПК. Китайский бизнес построен на тысячелетней китайской интуиции.

— Нам нечего их учить, — говорят мне немецкие бизнесмены, — пора нам учиться китайскому языку.

— Китай — дракон в себе, — соглашаются Чжан и Хуй.

Я возвращаюсь с ними к нефритовому Будде. У нас впереди целая ночь издевательств над русскими проститутками, подпольный шанхайский массаж и благовонная молитва на тихой заре. Я хожу по своим владениям в ушанке китайской народной армии. Каждый иностранец знает, как можно быстро уехать из Шанхая. Оденешь с утра футболку в надписью СВОБОДНЫЙ ТИБЕТ, выйдешь на улицу — вечером очутишься в Европе.

Шанхай—Москва, 2003 год

Виктор Владимирович Ерофеев

Запыхавшийся, взмыленный, с гулко колотящимся в горле сердцем, он выбежал на платформу, скользя и срываясь на песке, и наяву увидел хвост удалявшегося в сумерки поезда. Опоздал!.. Хлопнула дверь: дежурный по станции, проводя поезд, ушел в каморку бить баклуши. И никого, кроме серебристой статуи, указывающей рукою дорогу в счастье, перпендикулярную железнодорожной колее. Три красных огонька исполнили скромный насмешливый танец и растворились в вечернем воздухе. Он застонал. Из ослабевшей руки выпал чемодан. Ненадежные замки расстегнулись с сухим треском; на платформу выкатилось около дюжины бутылок из-под пива. Он с удивлением склонился над ними. У некоторых были отбиты горлышки… Мама! Где мои наутюженные брюки? Где пиджак с комсомольским значком? А три пары белья? Погоди, а где фотография в кружевной рамочке, выпиленной мною лобзиком в детстве: ну, да! фотография, на которой я с Наденькой, Наденькой,

Н

а

д

е

н

ь

к

о

й.

Ощущение надвигающейся неприятности, крупной мучительной неприятности, способной переродиться в ослепительно яркую катастрофу, давило Игоря, не давая ему расслабиться, с четверга, начиная с того момента, когда его предупредительно уведомили о том, чтобы он соизволил прийти в понедельник к одиннадцати в Главное здание: на разнос. Солидная куча дряхлеющей плоти, которая звалась столь элегантно, столь шикарно: Сперанский! — наябедничала на него, разрыдавшись в жилетку товарища Стаднюка.

Игорь заставил себя держаться молодцом. Он вел семинары, читал лекции, консультировал нервничающих дипломников, разговаривал с коллегами, чувствуя на себе их долгие, внимательные взгляды — не позволял прорваться ни одному взволнованному жесту, ни одной тревожной интонации. Достойное поведение не осталось без оценки. Его приняли к сведению, а одна молоденькая преподавательница, конопатенькая, с ненормальным блеском в глазах, отвела нашего привлекательного, чернобрового мужчину в сторону и выразила ему свое восхищение и солидарность. Еще бы! Потолкуйте с любым мыслящим человеком, и он вам скажет, если доверится, что вступать в единоборство со Сперанским — дело нешуточное. О, Сперанский силен! Он обладает ценнейшим оружием — гипнотизирующим недругов мифом о своем невероятном могуществе, богатстве связей, глубине пущенных корней, высоте стояния своей звезды, которая стремительно вознеслась в конце сороковых—начале пятидесятых годов и с тех пор светила, а когда нужно, то жгла и прижигала. Размеры месячной зарплаты Сперанского, которую он собирал в различных местах, имея ряд должностей по-за стенами Института: в ученых комитетах, комиссиях, редакциях, — входили в миф дополнительной легендой, украшенной фантастическими гирляндами чисел. Кто мешал Сперанскому — те в земле сырой; кто поддакивал Сперанскому недостаточно часто и недостаточно добровольно — «те далече» — так по крайней мере повествовалось в саге… Василий Яковлевич хорошо знал ее содержание, и хотя формально, в качестве декана, главенствовал над Сперанским… но как можно главенствовать над сагой? В конфиденциальном разговоре с Игорем он предложил ему услуги миротворца. Отступник! Не ты ль обещал мне безоговорочную поддержку?

— Я знаю, что вы хотите, Василий Яковлевич, — тихо сказал Игорь, глядя в узкое, вечно скорбное лицо декана. — Вы хотите, чтобы студенты опять нарисовали на вас карикатуру.