Кирил Бонфильоли - ГАМБИТ МАККАБРЕЯ

Парни в синих макинтошах какое-то время покрякали между собой, затем обернулись ко мне.

— Ты кто? — спросил один. Я жалобным манером хлопнул ладонью себе по нижней челюсти и недурно изобразил муки страдальца от зубной боли. Человек отнял мою руку от челюсти и двинул меня боковиной тяжелого пистолета. После чего поднял меня с пола и снова усадил в кресло.

— Зуб теперь лучше? — Я энергично закивал. — Ты, может, узнаешь наши лица опять? — Тут уже не было необходимости в пантомиме страданий.

— Батюшки, откуда? Вы все для меня на одно лицо… Я хочу сказать, нет, у меня ужасная память на физиологию, то есть я хотел сказать — физиономии или…

Он переместил большой пистолет в правую руку и двинул меня им снова. Вот теперь мне действительно требовался стоматолог. Малый в бессознательное состояние меня не ввел, однако с чисто практической точки зрения я решил в оном побыть. Голове позволил упасть. Снова бить меня малый не стал.

Сквозь полузакрытые глаза я наблюдал, как три омакинтошенные личности сняли с бессознательного доктора Ница одежду. Стоматологом он был довольно упитанным — как и все люди его профессии. Один гад вытащил что-то из кармана, а картонную упаковку небрежно швырнул через плечо. Она приземлилась у моих ног: торговая марка гласила «ЗверьШтюк» — одно из тех внушающих ужас цианакрилатных клеящих веществ, для которых не существует известных растворителей. Если попадет на пальцы — не трогайте их, понадобится верное хирургическое вмешательство. Один из тройки намазал им все сиденье стоматологического кресла и сверху усадил голого доктора Ница, пошире расставив ему ноги. После чего они употребили вещество и на другие проказы, о которых вам здесь читать охоты нет, а я бы с радостью забыл. Сказать вам правду, здесь я и впрямь отключился по-честному. Отсроченный шок, что-то вроде.

Когда я вернулся в чувство, обнаружилось, что рот мой полон маленьких твердых царапучих камешков, которые я исправно выплюнул в ладонь. Ну да — разнообразные пломбы, само собой.

Трое в макинтошах уже ушли, поэтому я подобрался ближе к сидящему доктору Ницу. Глаза его были более-менее открыты.

— Полицию? — спросил я. Он не подал мне и знака. — Послушайте, — сказал я, — вам нужна «скорая помощь», а они все равно вызовут полицию. Странно будет выглядеть, если мы сами не сделаем этого сразу.

Он медленно и осторожно кивнул, словно только что осознал: он уже немолод. В действительности же ему было чуть за сорок — или побывало столько еще утром. Я и сам чувствовал, как годы взяли свое.

— Во-первых, — сказал я (слишком хорошо я разговаривать не мог из-за того урона, который нанесли моим зубам; он не мог разговаривать вообще по причинам, которые вскоре станут вам ясны), — во-первых, что именно я у вас должен забрать? — Голова его медленно повернулась, и взгляд уцепился за стену у самой двери. Я подошел к означенной стене. — Это? — Я показал на довольно дурно исполненный художественный свиток. Он покачал головой. По очереди я ткнул в несколько рамочек с дипломами внутри, призванных уверить клиента, что доктор Ниц Клык Пик лицензирован на выдергивание зубов в разумных пределах. Он продолжал качать головой и немо пялиться в стену. На которой больше ничего не было, кроме мушиного помета и вульгарной рекламы зубной пасты, изображавшей Мистера Тюбика Пасты футового роста с ручками и ножками, окруженного десятком-другим настоящих тюбиков упомянутого средства личной гигиены. Точнее, некогда окруженного, ибо теперь они были разбросаны по полу, раздавленные и выдавленные этими гадами. Я отодрал от стены самого Мистера Тюбика П. Он был наполнен мелким белым порошком.

Понятия не имею, каковы должны быть на вкус героин и кокаин, поэтому я не стал пробовать порошок с кончика пальца, как это делают по телевидению, если вы еще не спите в такое время ночи, но сомнений в том, что это не детская присыпка, у меня почти не возникло.

Я никогда не блистал на уроках умственной арифметики, но быстрая и ужасающая калькуляция подсказала, что я стал гордым, хоть и застенчивым владельцем более чем полукилограмма крайне противозаконного белого порошка. Скажем, восемьдесят тысяч фунтов в Амстердаме. А если точнее — скажем, полвека в каталажке. Не могу заверить вас, что меня это хоть как-то удовлетворило: восьмидесяти тысячам фунтов я рад, как кто угодно, ибо я не столь высокомерен, как мой брат, — но я всеми силами предпочитаю, чтобы мне их тихонько скинули в «Юньон де Банк Сюисс»; таскать это с собой в немыслимом тюбике от зубной пасты, полном приговоров, мне как-то не хочется.