Маргарита Симоньян - В Москву!

— Самое ужасное не то, что мы бы умерли, а то, что мы бы умерли, не успев ничего сделать. Про нас даже вспомнить нечего. Зачем мы тогда вообще родились?

— Зато мы бы умерли, увидев, как прорвало дамбу! — возразил, улыбаясь, Педро. — А это гораздо круче, чем просто тупо жить.

Только Димка молчал. Он вообще в последнее время молчал. И никто не спросил его почему.

На следующий день невыспавшаяся Нора сидела в кабинете у Шмакалдина и уговаривала его опубликовать ее заметку про дамбу.

— Не нужно про дамбу, — сказал Шмакалдин, не читая. — Это никому не интересно. Ее же не прорвало? Ну и не надо людей зря нервировать. Создавать впечатление, что в крае есть проблемы. А ты, деточка, лучше иди собирайся, поедешь в командировку.

— Прямо сейчас? — удивилась Нора.

— Прямо сейчас. Видишь ли, деточка, тут вот какое дело. Статью про Бирюкова мы все-таки опубликуем. Только ее надо написать в другом ключе. Ты понимаешь? Поезжай, деточка, еще раз в Сочи и напиши другую статью. В прошлый раз ты недостаточно собрала информации.

— Почему вы так считаете? — вспыхнула Нора.

— Это не я так считаю, это Бирюков так считает. Сегодня от него звонили и просили еще раз прислать тебя в Сочи. Борис Андреевич организует для тебя персональную экскурсию по «Южным Веждам».

Нора оторопела.

— Виталий Борисович, он не для этого просит меня прислать, — сказала она и почувствовала, как ее кровь поднялась к шее откуда-то из груди и забилась под скулами.

— Вы понимаете, в прошлый раз…

— Едешь в Сочи, и без разговоров! — взвизгнул Шмакалдин. — Это твой журналистский долг, наконец!

А сам подумал: «И что он в ней нашел? Зоюшку мою не видел, дурак».

Вечером, сидя на подоконнике общей кухни, поджидая собирающийся вскипеть суп, Нора рассказала Толику, что ее посылают к Бирюкову.

— Слушай, ты не понимаешь, куда ты лезешь, Нора! — закричал Толик. — Я почитал про него в Интернете. Это реальный козел, реальный, понимаешь?

— Тебя послушать, так все богатые люди — козлы.

— Во-первых, так оно и есть. А во-вторых, ты можешь себе представить, какие мерзавцы становятся олигархами? А теперь возьми и представь, какой твой Бирюков мерзавец, если даже эти мерзавцы считают его мерзавцем.

— Я не могу не ехать — меня Шмакалдин заставляет.

— Заставишь тебя, как же. Ты не не можешь, ты просто не хочешь.

— Знаешь что! — разозлилась Нора. — Ты скажи спасибо, что он такой мерзавец. Потому что, если бы он не был таким мерзавцем, я бы в него влюбилась, — сказала Нора и яростно воткнула окурок в пустую баночку из-под «Нескафе».

Ночью под простыней Нора обняла Толика сзади за плечи.

— Толи-и-ик, — тихонько позвала она.

— У?

— Не отпускай меня, — прошептала Нора.

— Угу. Нор, закрой окно, дует, — отозвался Толик.

На том же адлерском пляже, по которому несколько дней назад гуляла Алина, у черноморской воды развлекались три жирные, пережаренные на солнце тетки. Над пляжем несся нездешний говорок: «Ты фотай, фотай меня», «Ты смотри, чо делатса-та» и вполне себе здешнее «Ой, блядь». Теткам было весело до истерики. Они фотографировались в обнимку со всем, с чем можно было сфотографироваться бесплатно: с доброй грузинкой, носившей хачапури, с красивыми камнями и сами с собой в воде в двусмысленных позах. Лифчики со спущенными лямками обнажали много ярко-розового от солнечных ожогов тела.

Одна загорала стоя, с сигаретой в руке. Вертикальный шрам делил весь низ ее живота на две половины, которые при каждом движении бултыхались, как полупустые авоськи на ветру. Бикини для ровности загара она затолкала глубоко между ягодиц, так что сзади видно было только глыбу неравномерно поджаренного мяса в прыщах.

Две другие, не менее живописные, рассказывали первой, как они провели вчерашний вечер, пока ту рвало в номере.

— В «Плазму» мы побоялись идти, Надь. Трезвые же не пойдем, а пьяные — страшно, ну его на фиг. Мы в «Мехико» классно оторвались. Видела ту фотку, где я в пене, где с меня платье слетело? Ой, блядь, че детям показывать будем — не знаю.

Наконец в теткиных фотоаппаратах сели батарейки. Тетки угомонились и развалились на полотенцах, широко, как гимнастки на тренировке, раздвинув полусогнутые ноги, чтобы не обделить загаром внутреннюю поверхность ляжек.

Пожилой абхазский чурчхельщик, проходя мимо, каждый раз дергался и потел.