Маргарита Симоньян - В Москву!

Опять позвонила Борису. Опять недоступен. На улице рассвело. «Чем бы заняться, чтобы не сдохнуть?» — подумала Нора. Усадила к себе на колени ноутбук и автоматически набрала ньюзруком. Ньюзруком сообщил, что под давлением мирового сообщества оппозиционную журналистку Полину Шатап освободили из психиатрической клиники.

«То была активистка, а теперь уже журналистка», — подумала Нора и пошла умываться.

Когда она вернулась, первая новость в ньюзрукоме сменилась. Нора подвинула монитор ноутбука так, чтобы не отсвечивал, и увидела фотографию Бирюкова. А под ней — следующий текст:

«Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по факту убийства в …. году гендиректора сочинского совхоза «Южные Вежды». Заказчиком преступления Генпрокуратура считает Бориса Бирюкова. Выписана санкция на его арест. По некоторым сведениям, он находится в США. Международное сообщество уже объявило дело политически мотивированным. Госсекретарь США призывает российские власти…» — на этих словах Нора перестала видеть и напоследок только почувствовала, что сердце внутри нее прыгает, как Караваева* на батуте, и что она теряет сознание.

Но она не потеряла сознание. Потому что зазвонил телефон. В телефоне кто-то визгливо громыхал:

— Норочка, мы вас поддерживаем! Мы все вас поддерживаем! Если вам нужна какая-то помощь, обязательно позвоните! Мы собираем сейчас петицию и пишем коллективное письмо, и подписи под воззванием, и обращения в организации, и митинги, и публичные акции!

— Кто это? — перебила Нора.

— Это Маша! Маша Кирдык! Как вы, Норочка?

— Меня реально тошнит, Маша.

— Вам плохо, Норочка? Это нервное, это точно нервное. Вас тошнит от переживаний.

— Не думаю. Кажется, меня тошнит от вас, Маша. От вас от всех.

Больше до самого вечера Норе никто не звонил. Вечером позвонила с работы Саша. Сама и без ансамбля. Сказала, что все понимает, но что Нора завтра должна быть в Сочи, потому что там будет наш, и казах, и китаец, и готовится что-то беспрецедентное, кажется, новую организацию создают, типа НАТО, но наоборот. В общем, сказали собрать всех пуловских* и срочно пригнать в Сочи, потому что работы всем хватит.

Сразу после Саши с незнакомого номера позвонил Борис.

— Ласточка, я долетел, все хорошо. Ты новости видела?

— Видела, — сказала Нора на вдохе, а не на выдохе.

— Не переживай, мы их все равно замочим, — сказал Борис не очень уверенным голосом.

— Замочите, как директора «Южных Вежд»? — спросила Нора серьезно, с какими-то незнакомыми ей самой отрешенными нотками в голосе.

— Нора. Что ты несешь? — резко оборвал Борис.

— Скажи честно, это ты его заказал?

— Господи, Нора, что за вопросы? Еще и по телефону!

— Мне плевать, если слушают. Ты все равно уже в Америке. Так ты убил его или не убил?

— Ты что, всерьез думаешь, что они хотят меня посадить из-за этого? Дался им тот директор! Это они мне устроили за то, что я в политику полез, и у меня начало получаться лучше, чем у них. Какая разница, кто его убил, если меня хотят посадить за политику?

— Какая разница, за что тебя хотят посадить, если ты убийца? — закричала Нора.

— Нора, остановись. Посчитай в уме до десяти. Я не узнаю тебя второй день. Что происходит? Раньше тебя такие вещи не беспокоили.

— Меня многие вещи раньше не беспокоили. В моей жизни за эти два дня много чего изменилось.

— Все, ласточка, мне надоело с тобой ссориться, — твердо сказал Борис, стараясь звучать ласково. — Поговорим уже здесь. Я тебя жду. Утром Сережа за тобой заедет. Билеты у него. На всякий случай возьми с собой все, что для тебя важно. Если они решат залупиться, они и тебя назад не пустят. Придумают, что на тебя повесить — просто мне назло. Они и бабами не побрезгуют.

— Ты хочешь сказать, что я не смогу вернуться в Россию?

— Вряд ли, конечно, до этого дойдет. Но есть риск, что в ближайшие пару лет не сможешь.

— А ты меня спросил, я хочу вообще уезжать из России?

— Да что ты забыла в своей России? Заладила опять! Что ты будешь делать в России? У тебя вся жизнь впереди! Ваше поколение еще вырасти не успело, а вас уже изуродовали! Ты вспомни, что ты мне вчера пела — про то, что вас вообще ничего не волнует?! И друзей своих вспомни. Ты же сама мне рассказывала! Что с вами стало в этой России?! Один повесился, другой фашист, третий наркоман, четвертая… — Бирюков запнулся.

— Ты хотел сказать, четвертая — содержанка? — спросила Нора.

— Я хотел сказать, четвертая — журналистка, — сказал Бирюков. — Хотя неизвестно, что в твоей России было бы лучше.