Наталья Нечаева - Скинхед

Ваня спорить не стал. Чего спорить, если Костыль кругом прав? И насчет дружбы, и насчет Алкиной ненасытности. Но Костылева оценка его, Ваниных, мужских качеств, ясно, польстила.

— Давай пять, брат! — протянул руку Костыль.

— Держи, брат, — пожал протянутую ладонь Ваня. Честно говоря, внутри что-то свербило, когда он вспоминал про Алку и Костыля, но Ваня приказал себе об этом забыть. Все равно думать на такие сложные темы у него получалось не очень. Мысли скакали, прятались по закоулкам, никак не соединяясь в одну стройную цепочку. То выплывало начало, то конец, а то вдруг середина. А вот чтобы вместе, когда все ясно и просто, как говорится, логически — никак. Да еще свои, местные девчонки, крутившиеся в организации, узнав, что у Вани с Алкой — все, просто наперебой принялись на Ване виснуть. Видно, восторгами о его мужской неутомимости подружка делилась охотно.

А потом нарисовалась и она сама. Тогда, в институте. И они первый раз сделали это в общественном туалете. И все понеслось по-новой.

— Ну что, капитан… — Стыров тяжело поиграл желваками. — Откуда у нас такой неконтролируемый всплеск? За неделю — два случая! Кто?

— Я не ясновидящий, — нахмурился Трефилов. — Сами знаете, сколько мелких группок по городу шляется. Три, пять человек. Как их контролировать? Даже из наших никто не знает, чья это работа.

— Вот что я тебе скажу, Путятя, — полковник взглянул на подчиненного с нескрываемой ехидцей, — любое пугало хорошо только тогда, когда управляемо. Не боишься, что наше пугало оживет, да и на нас с тобой кинется?

— Не боюсь, — ухмыльнулся Трефилов. — Наживка по самый желудок проглочена, а удилище в наших руках.

— Товарищ полковник, Москва на первой, — доложила секретарь.

Стыров поздоровался, некоторое время слушал журчащую густым басом трубку.

— Неужели настоящий погром? — удивленно покачал головой он. — Совсем рядом со столицей! Ну а милиция-то куда смотрит? Что? Явились через два часа, когда все закончилось? Даже так? И сам погром ровно два часа длился? Надо же, какое совпадение… Как это — выборочно? Знали адреса проживания всех армян? Даже не зарегистрированных? По ним и шли? Да где ж они их взяли? Неужели в милиции «крот» завелся? Постойте, припоминаю, где-то такое уже было… Нуда! В Сумгаите! Охо-хо… Беда… Нет, не волнуйтесь, у себя мы такого не допустим. Конечно, прямо сейчас и распоряжусь!

Положил трубку, довольно уставился на Трефилова:

— Слыхал? Вот столица отличилась! Это тебе не два наших инцидента.

— Если я правильно понял, у нас нечто подобное должно было состояться в субботу?

— Правильно понял. Опять столица дорогу перешла! Но нам же для большого брата не жалко, так? Значит, мы наоборот развернем непримиримую войну. Когда уже прокуратура дело этого Баязитова в суд передаст? Чего тянут?

— Да там врачи кобенятся, говорят, слаб очень.

— Слаб не слаб — какая разница? Накачаем перед судом, чтоб как огурчик был, а там пусть подыхает, не жалко. Нам сейчас глотку правозащитникам заткнуть надо. Эх, досада, высшей меры нет. Расстреляли бы этого ублюдка, нам бы весь мир рукоплескал, а то воняют, что мы фашистов, как карасей, разводим.

— Вы прямо как Пушкин, тащ полковник, — хмыкнул Трефилов.

— В смысле? — насторожился Стыров. — Стихами, что ли, говорю?

— Да нет, он в одном из писем сказал, типа, что презирает свое отечество с ног до головы, но ему неприятно, если иностранцы разделяют такие мысли.

— Знаешь что, пушкинист, — улыбнулся Стыров, — ты эти слова почаще своим подопечным цитируй. Хотя бы тем, кто знает, кто такой Пушкин. Что у нас с атрибутикой?

— Все есть. Книги, нашивки, наклейки.

— А вот это ты видал? — Стыров протянул листок, распечатанный из Интернета, на котором чернело фото нарукавной нашивки «GIVE RACISM THE BOOT». — Смотри, любой может заказать. Сто тридцать рэ за штуку.

— Дай расизму пинка? Интересно! А что Петренко говорит?

— Он не говорит, он выполняет. Продавца уже нашли. Вот адрес. Пошли ребят, чтобы скупили все и еще закажи штук двести. Нет, лучше триста. Нам скоро все это очень пригодится.

— Значит, начинаем новый этап? — обрадовался Трефилов. — Отлично! А то скука смертная!

Какая огромная, оказывается, у нее квартира! Валентина шатается из угла в угол, подбирая с пола невидимые соринки. Бимка, тихонько поскуливая, телепается за ней. Господи, как все изменилось, и как быстро! Еще месяц назад они друг об друга стукались! Катюшка вечно приводила кого-нибудь из подружек, девчонки весело хохотали или баловались вот тут, в большой комнате, на ковре. Ванечка вечно их щипал и шлепал, чтоб не приставали с глупыми вопросами. Бимка носился как оглашенный и тявкал как самый счастливый из псов. Валентина, устав от шума и гама, частенько прикрикивала на детей, чтоб угомонились.