Алан Лайтман - Сны Эйнштейна

— Мне нравится тесьма на салфетке, — говорит дама в парчовой накидке. Она берет салфетку, разворачивает ее, сворачивает.

— Ты говоришь это каждый год, Жозефина, — с улыбкой говорит другая. Подают обед. Сегодня у них омары, спаржа, жаркое, белое вино.

— Как твое мясо? — говорит дама в парчовой накидке, глядя на мужа.

— Превосходно. А у тебя?

— Специй многовато. Помнишь — как на прошлой неделе?

— А ваше мясо, адмирал?

— От грудинки еще никогда не отказывался, — объявляет счастливым голосом адмирал.

— А по комплекции незаметно, — замечает собеседник. — С прошлого года. как, впрочем, и за последние десять лет, вы не прибавили ни килограмма.

— Вам, может, незаметно, зато ей заметно, — говорит адмирал и подмигивает жене.

— Я, может быть, ошибаюсь, но. по-моему, в этом году в комнатах сквозняки, — говорит адмиральша. Другие кивают, занимаясь омаром и мясом. — Мне всегда лучше спится в проветренных комнатах, но от сквозняков я просыпаюсь с кашлем.

— Накрывайтесь с головой, — говорит другая. Адмиральша согласно кивает, но смотрит озадаченно.

— Суньте голову под простыню, и сквозняк будет вам нипочем, — повторяет другая. — Со мной это постоянная история в Гриндельвальде. Постель стоит у окна. Его можно оставлять открытым, если натянуть простыню на лицо. Тогда и не простудишься.

Дама с парчовой накидкой ерзает на стуле, переставляет под столом ноги. Подают кофе. Мужчины уходят в курительную, женщины выходят на просторную веранду и опускаются на плетеные качели.

— Как подвинулось дело с прошлого года? — спрашивает адмирал.

— Не жалуюсь, — отвечает другой, прихлебывая коньяк.

— Дети?

— Стали на год старше.

На веранде раскачиваются женщины и смотрят в ночную темь.

И так в каждом отеле, в каждом доме, в каждом городе. Ибо в этом мире время проходит, а случается немногое. И как мало что происходит из года в год, так же мало что происходит из месяца в месяц, изо дня в день. Если время и ход событий одно и то же, то время вообще едва движется. Если время и события не одно и то же. тогда едва движутся люди. Если человек ни к чему не стремится в этом мире, он страдает, не ведая этого. Если человек к чему-то стремится, он страдает — и знает это, но страдает очень не спеша.

На склоне дня Эйнштейн и Бессо медленно бредут по Шпайхергассе. Это тихое время. Лавочники опускают тенты и выводят на улицу велосипеды. Со второго этажа мать кричит из окна дочери, чтобы та шла домой и готовила обед.

Эйнштейн объяснял другу, для чего ему хочется понять время. Но про сны он ничего не сказал. Сейчас они придут к Бессо домой. Иногда Эйнштейн застревает здесь на обед, и тогда Милева приходит за ним с парнишкой на руках. Обычно это случается, когда Эйнштейна захватывают новые планы, как сейчас, и тогда в течение всего обеда он дергает ногой под столом. Сотрапезник он неважный.

Эйнштейн склоняется к Бессо, а тот тоже коротышка, и говорит:

— Я хочу понять время, чтобы быть ближе к Богу.

Бессо согласно кивает. Но тут возникают вопросы, и он их ставит. Может статься, Богу неинтересно быть ближе к своим созданиям — что разумным, что неразумным. Во-вторых, не факт, что понимать значит быть ближе. И наконец, эта работа над проблемой времени может оказаться не по силам двадцатишестилетнему человеку.

С другой стороны, Бессо считает, что его друг способен на многое. Уже в этом году Эйнштейн закончил свою докторскую диссертацию, написал статью о фотонах и еще одну о броуновском движении. В сущности, и этот его замысел начался с исследований электричества и магнетизма, что требует, как о том объявил однажды Эйнштейн, пересмотра концепции времени. Бессо поражается его запросам.

Пока он оставляет Эйнштейна наедине с его мыслями. Он гадает, что приготовила к обеду Анна, и заглядывает в глубь боковой улочки, где в лучах заходящего солнца поблескивает на Аре серебряная лодка. При ходьбе оба мягко постукивают по булыжнику каблуками. Они знают друг друга со студенческих лег в Цюрихе.

— Из Рима получил письмо от брата, — говорит Бессо. — Приедет погостить на месяц. Анна его любит, потому что он всегда делает комплименты ее фигуре. — Эйнштейн рассеянно улыбается. — Пока будет брат, я не смогу гулять с тобой после работы. Ты не пропадешь?

Что? — спрашивает Эйнштейн.

— Я не смогу бывать с тобой подолгу, пока тут будет брат, — повторяет Бессо. — Справишься без меня?

— Безусловно, — говорит Эйнштейн. — Не беспокойся обо мне.