Алан Лайтман - Сны Эйнштейна

По тем же соображениям, продавая дома, учитывают не только их размеры и внешний вид, но также скорость. Ибо чем быстрее передвигается дом, тем медленнее идут часы в доме, и у жильцов оказывается на руках больше времени В зависимости от скорости жилец быстрого дома за один только день может выгадать на своих соседях несколько минут. Эта одержимость скоростью распространяется и на ночь, когда ценное время накапливается или тратится во сне. По ночам улицы ярко освещены, чтобы перемещающиеся дома могли избежать неизменно фатальных столкновений. По ночам люди грезят скоростью, молодостью перспективами.

В этом скоростном мире, увы, не сразу оценили одно обстоятельство. Вот логическая тавтология: впечатление, относящееся к движению, от начала до конца относительно. Когда двое идут по улице, каждый воспринимает другого в движении как пассажир поезда воспринимает деревья пролетающими мимо окна. Соответственно, когда двое идут по улице, каждому кажется, что чужое время движете: медленнее. Каждому кажется, что другой выигрывает время. Эта повязанность может свести с ума. Хуже того, стоит обставить соседа, как тот наддает тоже.

Разочарованные и подавленные люди перестают смотреть в окна. Они опускают шторы и уже не знают, как быстро они движутся, как быстро движутся их сосед] и конкуренты. Они встают утром, принимают душ, едят плетеный хлеб с ветчиной садятся за рабочий стол, слушают музыку, разговаривают с детьми, живут в свое удовольствие.

Некоторые утверждают, что только гигантские башенные часы на Крамгассе держатся правильного времени — они одни стоят на месте. Другие замечают, что и гигантские часы находятся в состоянии движения, если их наблюдать с реки Аре или с облака.

Эйнштейн и Бессо сидят в уличном кафе на Амтхаусгассе. Полдень. Бессо уговорил друга бросить дела и немного продышаться.

— Ты не очень хорошо выглядишь, — говорит Бессо.

Эйнштейн пожимает плечами — отчасти смущенно. Проходят минуты, а может, всего-навсего секунды.

— Я продвигаюсь, — говорит Эйнштейн.

— Я вижу, — говорит Бессо, тревожно вглядываясь в темные круги под глаза ми друга. Возможно также, что Эйнштейн снова перестал есть. Бессо вспоминает, что сам выглядел так же, хотя по другой причине. Это было в Цюрихе. Неожиданно на пятом десятке умер его отец. Бессо с ним не особенно ладил и. потому был убит горем и казнился чувством вины. Он забросил занятия. Тогда, к его удивлению, Эйнштейн забрал его к себе на квартиру и целый месяц опекал его.

Видя сейчас таким Эйнштейна, Бессо хочет как-то ему помочь. Но тот, ясно, не нуждается в помощи. Эйнштейн, полагает Бессо, не способен страдать. Он безразличен к тому, что творится с ним и вокруг.

— Я продвигаюсь, — снова говорит Эйнштейн. — Я думаю, тайны раскроются. Ты видел публикацию Лоренца, которую я оставил у тебя на столе?

— Гадость.

— Да, гадость и ad hoc (для данного случая (лат)). Весьма маловероятно, что она верна. Электромагнитные эксперименты свидетельствуют о чем-то более фундаментальном. Эйнштейн скребет усы и жадно грызет крекер.

Некоторое время оба молчат. Бессо кладет в кофе четыре куска сахара, а Эйнштейн уводит глаза на Бернские Альпы, они далеко, их едва видно из-за дымки. Впрочем, Эйнштейн смотрит сквозь Альпы, в пространство. Это дальнозоркое смотрение порой оборачивается для него мигренью, и тогда он укладывается у себя на зачехленный зеленый диван и лежит закрыв глаза.

— Анна зовет тебя с Милевой пообедать на следующей неделе, говорит Бессо. — Если нужно, берите мальчишку. — Эйнштейн кивает.

Бессо пьет вторую чашку кофе, отмечает за соседним столиком молодую женщину, заправляет рубашку в брюки. Он почти такой же неряха, как Эйнштейн, который в эту минуту рассматривает галактики. Бессо, конечно, тревожится за друга, хотя и прежде видел его в таком состоянии. Может, обед его отвлечет.

— В субботу вечером, — говорит Бессо.

— В субботу вечером я занят, — вдруг объявляет Эйнштейн. Но Милева и Ханс Альберт могут.

Бессо смеется и говорит: — В субботу в восемь часов. — Прежде всего он не может понять, зачем его друг вообще женился. Эйнштейн и сам не может это объяснить. Он как-то признался Бессо, что связывал с Милевой некоторые надежды на какой-то порядок в доме, но из этого ничего не вышло. Неубранные постели, грязное белье, груды немытой посуды — все как было. А с ребенком работы по дому еще прибавилось.

— Что ты думаешь о заявке Расмуссена? — спрашивает Бессо.