Михаил Идов - Кофемолка

Нина ни разу не видела своего отца; она знала только, что он недолго работал в консульстве Сингапура в Сан-Франциско. В свое время я подталкивал ее разыскать его, руководствуясь скорее собственными романтическими представлениями о стройности сюжета, чем настоящей заботой. Она меня не послушалась, и, пожалуй, к лучшему. Однажды, в конце длинного трансконтинентального телефонного разговора, Ки мимоходом сказала: «Кстати, милочка, ты только не расстраивайся. Похоже, твой отец умер. В „Кроникл“ был крохотный некролог». Дочь не столько повесила, сколько уронила трубку. Впрочем, будучи Ниной, Нина уже взяла себя в руки к моменту, когда трубка приземлилась. В тот вечер у нас не было серьезного разговора, лишь пара тихих полночных всхлипов из-под одеяла, которые, возможно, мне просто приснились.

Следующий день принес мобильный телефон «Верту» в черной коже, выпущенный ограниченным тиражом для магазина «Нейман Маркус», — гостинец от Ки. Нина дала ему отслужить год гарантированного консьерж-сервиса в ящике стола.

Ки дарила подарки агрессивно, почти воинственно. Ее щедрость символизировала все, что угодно, кроме щедрости как таковой: все родичи Ляу — у Нины был легион разбросанных по миру тетушек, дядь и кузенов — жили под лавиной ее подачек, подсев на бесплатные роскошества, которыми она их стратегически закидывала или обделяла. (Обратной стороной этого было неумение Ки принять подарок. Я однажды послал ей антикварный судебный молоток, найденный на загородной барахолке. Она прислала его обратно с запиской, гласящей: «Дорогой, я адвокат, а не судья. Для художественной натуры разница, наверное, невелика. Привет Нине».) Большинство ее подношений были рассчитаны на то, чтобы натравить одного родственика на другого либо консолидировать временный союз против чужака. Изначально я был одним из таких чужаков. Теперь мы жили в одном из ее подарков. Западная 82-я улица между Коламбус-авеню и, если желаете знать, Центральным парком. Разумеется. Разумеется. [3] Дорогой адрес с легким намеком на либеральный интеллект и космополитизм (та же улица на том же удалении от парка, но с восточной стороны означала бы, наоборот, претензию на наличие голубых кровей).

Вся профессиональная жизнь Нины, что неудивительно, состояла из робких деклараций независимости. Хитроумно принужденная поступить на юридический (на Нинино шестнадцатилетие Ки преподнесла ей не, скажем, «мазду миата», а солидный дар от ее имени в фонд Нью-Йоркского университета, в котором сама не училась), Нина была довольно успешным, но вялым аспирантом и стала на редкость равнодушным юристом. К моменту нашей встречи она работала в заведении под названием «МДиаметр», что следовало читать как «медиа-метр», а не «эм-диаметр». Само название сразу давало понять, что это была за компания — два эстонских программиста, сидевших на патентованном алгоритме. Алгоритм этот каким-то образом отслеживал просмотр видеофайлов в интернете — каждой существующей копии, — руководствуясь формой и цветом, а не длиной файла. Это давало Арво и Тоомасу беспрецедентно точное представление о сравнительной популярности того или иного клипа. Следующим шагом эстонцев стала не продажа алгоритма или, скажем, обнародование результатов в виде хит-парада, а скупка прав на самые популярные клипы с последующей судебной тяжбой против всех других пользователей. Это был хладнокровный и эффективный гамбит, исполнением которого и занималась Нина. Она проводила день за днем, рассылая стандартные одностраничные лицензионные договоры с одного электронного адреса и стандартные одностраничные письма с угрозами и требованием прекратить нелицензированное пользование — с другого. В большинстве случаев адресатами и тех и других были порнографы. По словам Нины, редок был день, когда видео с одетыми людьми попадало в сотню самых популярных; когда это случалось, героев постигали особо затейливые травмы.

Нинина настоящая страсть и призвание, фотография, с самого начала подверглась такому количеству материнских насмешек, что Нина так и не взялась за нее всерьез. (Я подозреваю, что она пошла в «МДиаметр», несмотря на успешную летнюю практику в престижнейшей юридической фирме «Холланд энд Найт», просто из-за слова «медиа» в его названии или огрызков оного. В семействе Ляу это сходило за бунт.)

Я был родом из, скажем так, несколько иного мира. Мои родители жили в Бразилии, штат Индиана, население 8188 человек, — единственные евреи и единственные русские в городе. Я их обожал, но апофеозом красивой жизни им представлялся комплексный обед «Дары моря» во франшизе «Руби Тьюсдэй». В выборе кофе, масла, сиропа и прочих продуктов на полках универсама их ничего, по-моему, не манило сильнее фразы «неотличимо от настоящего». Они считали органические продукты надувательством наподобие «Гербалайфа». В этом, мне иногда казалось, они были отчасти правы.