Масахико Симада - Хозяин кометы

– Какого ци?

– А ты глуп. Если действительно хочешь учиться у меня, тебе нужно почувствовать «ци» так же, как это чувствую я. Давай-ка я научу тебя, как это делается.

Маэстро велел Куродо лечь на диван и начал осматривать его: задрал рубашку, положил ему руку на живот и помассировал. Куродо растерялся, но маэстро объяснил:

– «Ци» собирается в животе, – и велел лежать смирно.

Вскоре рука маэстро спустилась к низу живота Куродо, и он почувствовал неприятные ощущения между ног.

– Изящество, Куродо, предполагает нарушение табу. Надо нарушать табу и вырабатывать яд внутри себя. Тот, кто выбирает музыку делом своей жизни, должен полностью отдать себя Эросу. Не стоит думать о практической пользе. У музыки нет ни цели, ни смысла. Она не должна соприкасаться с жизнью. Ты связан с никчемной музыкой, которая служит только низменному в человеке. Чистая музыка – это яд, она существует вечно, развращает и сводит людей с ума. Ты можешь писать такую музыку. Поверь мне. Отдайся чувству, что живет в тебе без смысла и без цели.

Куродо казалось, что в этих словах, произносимых гипнотически, скрывается истина, которой трудно противостоять. Куродо даже подумал, что его работа – засыпать, сидя у постели одиноких сердец. Но пальцы маэстро, двигавшиеся в такт словам, копошились у него между ног. Куродо соглашался со словами, но его тело отвергало соблазнителя.

– Учитель, пожалуйста, перестаньте.

– Не бойся. Ты еще лучше сможешь писать музыку.

Дыхание маэстро стало учащенным, широко раскрытые глаза поедали Куродо. Увидев эти глаза, Куродо пнул маэстро коленом в подбородок.

Так у Куродо не стало ни учителя, ни рояля.

Как обычно, Куродо обходил клубы на Гиндзе с гитарой в руках. В последнем из клубов, куда он зашел спеть что-нибудь на заказ, он исполнил «Серенаду» Шуберта по просьбе мужчины, которого хостесс называла то господином, то режиссером. Господин, пряча улыбку в усах, с большим интересом слушал Куродо. Когда он закончил петь, господин предложил Куродо выпить и заказал «Джинджер эль», после чего попросил спеть «Серенаду» еще раз и стал тихонько ему подпевать.

– У тебя очень хороший голос. У кого ты учился петь?

Куродо ответил:

– У матери.

Господин заинтересовался:

– Скажи, а кто твоя мать?

Куродо рассказал о Наоми – матери, воспитавшей его, и господин задал вопрос об отце. Когда Куродо рассказал, как отец Джей Би набросился на Макартура, господин подался вперед и захлопал в ладоши от восторга. Он налил Куродо пива и предложил супа одэн, [49]за которым послал девочек из заведения.

Господин называл Главнокомандующего Маком или Мацукасой. [50]Говорят, Главнокомандующего, который свысока смотрел на императора из кабинета Главного штаба и обладал властью большей, чем у него, называли «императором у рва». Господин рассказал Куродо, что у Макартура есть еще прозвище «Пупок». Кажется, руководящее лицо компартии первым обнародовал непристойную шутку, которая ходила среди учащихся начальных школ района Кансай. «Пупок», мол, выше «члена» (императорского двора).

Господин, вероятно, предпочитал называть Макартура исключительно прозвищами, он и так и этак склонял его, а потом, будто вспомнив, попросил спеть Куродо «Липу» Шуберта и стал подпевать ему. Часа два провел Куродо с пьяным господином и уже намеревался уходить, когда тот позвал его в рёкан [51]«Тигасаки». Куродо засомневался.

– А ты не думай о завтрашнем дне, – подбивал его господин и вместе с двумя хостесс затолкал в поданное такси.

Господин был кинорежиссером и четыре года подряд останавливался в этом рёкане неподалеку от места съемок. Тут никто не перечил его причудам, одну из комнат он сделал своим кабинетом и вообще взял на себя функции здешнего хозяина. Войдя во вкус, он зазывал к себе гостей и пьянствовал с ними ночи напролет. Не привыкший к спиртному Куродо напился в стельку и, придя в себя, обнаружил, что лежит на татами в глубине комнаты вповалку с обеими хостесс. Он пошел искать режиссера и нашел его на балконе. Тот курил в одиночестве, погруженный в раздумья. Куродо поблагодарил господина за гостеприимство и собирался было уже вернуться домой, в свою комнатенку в четыре с половиной татами, когда господин сказал неторопливо:

– У меня есть к тебе просьба.

Куродо откашлялся, думая, что ему опять придется спеть Шуберта, но господин спросил:

– Ты не мог бы сходить по этому адресу? – и протянул ему листок бумаги, на котором был указан адрес дома в пригороде Токио на берегу реки и имя женщины.