М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

Эту крамольную мысль Павел высказал Леониду Голенищеву и матери и получил, разумеется, отпор. И без того всякий приход к матери и Леониду давался нелегко. Неприятно было видеть, как Леонид берет с полки книги его отца, небрежно крутит их в руках. Семья сменила место жительства, ничто уже не напоминало об отце - и вдруг книга, которую Павел помнил с детства, оказывалась в руках Леонида - и он лениво ворочал страницами, загибая углы в нужных местах. Павел помнил, что отец ненавидел, если на страницах загибали углы. Впрочем, Леонид пользовался книгами редко - библиотека отца осталась нераспакованной в картонных коробках в чулане. Когда Павел вспоминал книги, которые были теплыми, умными и родными, а теперь лежали коробках, он ненавидел Леонида. Объяснить ненависть он не мог, но в ответ на любое слово говорил резкость; всякий разговор в доме матери поворачивался в агрессивный спор. О чем бы ни зашла речь - о загранкомандировках Леонида, об экономической политике нового времени, о курсе валют или вот, как сегодня, об авангарде, - оказывалось, что у Павла на все противоположное мнение. «A ты и впрямь стал сумасшедшим», - сказал Голенищев, и Елена Михайловна, щурясь, добавила: «Если говорить все наоборот, то остаться в пределах здравого смысла затруднительно». Я сумасшедший, а вы тогда кто же, думал Павел. Ты, думал он про мать, ты, которая забыла моего умного отца, прижимаешься к плечу Леонида Голенищева - ты ли не безумна?

Леонид Голенищев серьезно отнесся к дискуссии на тему авангарда, он попросил искусствоведов, мнение которых ценил и в ораторские способности которых верил, а именно - Розу Кранц и Голду Стерн, специально навестить и поговорить на сей предмет с Павлом.

Однажды такой разговор и состоялся. Подобных бесед об авангарде состоялось ровно четыре, Павел каждой из них дал название. Первая называлась: «Aвaнгapд - и есть фашизм».

- Разве фашизм - не есть авангард? - спросил Павел. - И наоборот тоже верно. Фашисты - это авангардисты.

- Что за спекулятивная такая посылка? - сказала Роза Кранц, а Павел запальчиво отвечал:

- Но ценности фашизма - авангардные, разве не так?

- Дикость! - Роза Кранц пучила глаза. - Западная мысль решила этот вопрос раз и навсегда! Да, идеи авангардистов использовались другими - и недобросовестно. Да, их слова извращали. Но поглядите на факты! Кто первые жертвы диктатуры? Кого убивали в первую очередь? Именно авангардистов.

- Да, - сказала Голда Стерн, - главными врагами режима были новаторы.

- Подождите, - сказал Павел, - какие такие идеи авангарда извратили? Ну назовите мне идею, которую фашизм извратил, хоть одну! Покажите мне эту идею - была, мол, такая - а стала иная?

- Свобода! - крикнула Голда Стерн, правозащитница. - Идея свободы!

Недавно ей пришлось выступать на «круглом столе» в поддержку автономии Калмыцкой Республики, вопрос был непростой: надо было и соблюсти интересы офшорной зоны и сохранить кое-какие привилегии от связей с метрополией. Дебаты длились два дня - там Голда отточила некоторые формулировки.

- А фашизм что, не за свободу?

- Опомнись, - сказал Леонид Голенищев, - ты сошел с ума.

- Фашизм борется за свою собственную свободу. А что, бывают партии, которые за чью-то еще свободу борются, кроме своей? Авангард разве за чью-то еще свободу боролся, не за свою собственную? Покажите мне людей, которые хотят свободы для всех.

- Коммунисты, - сказала было Голда Стерн, но Роза Кранц наступила ей на ногу и сказала:

- Христиане.

- Разве христиане за свободу?

- А за что же?

- За то, что свобода - не главное.

- Факты, - говорила Роза Кранц, - поглядите на факты.

- Глядеть мало, - отвечал Павел, - надо толковать, - а Роза Кранц продолжала:

- Мейерхольда убили. Расстреляли Лорку. Замучили Мандельштама. Жгли книги.

- А выставка дегенеративного искусства? - подхватила Голда Стерн. - Лучших художников публично унизили, их картины сожгли.

- Изгнание Брехта.

- Эмиграция Манна.

- Травля Пастернака.

- А постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград»? Судьба Ахматовой и Зощенко - это, что ли, не пример?

- Шостаковича забыли?

- А то, что все полотна Малевича и Родченко десятилетия запрещали показывать?

Павел только головой крутил из стороны в сторону, так быстро говорили искусствоведки.

- Подождите, - сказал он наконец, - но разве все они - авангардисты? Тут какая-то путаница. Я не понимаю тогда, что - авангард, а что - нет. Ну, допустим, Мейерхольд, и Родченко, и Малевич - авангардисты, но разве Пастернак с Шостаковичем - тоже авангардисты? Зачем все судьбы валить в одну яму?