М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

В отсутствие Сергея Ильича разговор замер. Простившись с гостями, Поставец поспешил к своим бронированным дверям: иные гости явились на порог. Галерея актуального искусства жила той жизнью, какой в брежневские годы жила кухня в квартире диссидентов: знакомые и незнакомые приходили и выходили, что-то уносили и что-то приносили, засиживались за чаем и засыпали, напившись водки. Разница в том, что диссидентская кухня прозябала на задворках цивилизации, а галерея актуального искусства находилась в ее эпицентре.

Охранник распахнул дверь. Прибыл цвет художественной Москвы. Вошел, кутаясь в лагерный свой бушлат, подозрительный и осторожный Пинкисевич. Надо сказать, что недавнюю свою покупку, полувоенный френч, он надевал лишь за границей, а приезжая на Родину, облачался в привычное тряпье времен Беломорканала. Несмотря на гонорары, Эдик Пинкисевич производил впечатление бедного человека. Заработанные деньги он не вкладывал ни в недвижимость, ни в банки, ни во что вообще - но держал у сестры в Днепропетровске, полагая, что так надежнее. Вошел следом за ним и Дутов, рассеянный и возвышенный. Вошел и Стремовский, как всегда одетый в черное, на манер берлинских интеллектуалов. В жару и холод Стремовский одевался теперь в черные пасторские одежды, стригся коротко и держался значительно, как и подобает мыслящему европейскому интеллигенту. С некоторых пор он носил очки с узкими стеклами, и взгляд его сделался проницательным. Вслед за художниками вошла знаменитая Кранц.

- Здорово, кенты, - сказал Пинкисевич, верный тюремному жаргону, гляди, какую хавиру отгрохали. Двери, как в танке, - заметив аквариум, Пинкисевич сунул в воду руку, почесал пальцем пляшущего человечка, - здорово, Филька.

- Двери хорошие, - сказал Стремовский, оглядываясь. - Надо еще бронированные заказать. Это он? Ле Жикизду?

- Поздний Ле Жикизду, - уточнил Дутов, присмотревшись.

- Я такие вещи в шестидесятых делал, - заметил Стремовский.

- Не надо, - поправил его Пинкисевич, - не углем по штукатурке. Ты гвоздем царапал.

- Полагаю, - мягко сказал Поставец, - Москва созрела для Ле Жикизду.

- Дискурс свободы, - заметил Дутов, - мимикрирует применительно к обстоятельствам конгруэнтности.

- Это верно. Хавать культуру надо умеючи. А то вкалывали на пердячем пару. Условий никаких. В мастерской у меня по колено говно стоит, - Пинкисевич затронул больную свою тему. - Вонища такая, что в глазах темно. Сантехников зову, а они уже по специальности не работают - один на биржу пошел, а другой челночит в Китай и обратно, колготки возит.

- Он видит мир, - примирительно сказала Кранц.

- Ничего не видит. Ему на границе прикладом в бубен дали, и череп пополам.

- Связался с бандитами? - потер руки Поставец. - Нелицензионная торговля?

- Таможенники, какие бандиты. Делиться не стал, ему и врезали. Вот такая дыра в башке, - Пинкисевич показал на пальцах размеры повреждения. Теперь, чуть давление меняется, у него чердак сифонит, как бачок в унитазе. Я говорю, ты мне сортир не чинишь, так хоть себе прокладки поменяй. Про себя я молчу. Полная антисанитария! Дюренматту посылал «Серебристую сонату» - серое на сером, сложная вещь, - так он ее на санэпидемстанцию отправлял, бациллы истреблять.

- Много заплатил?

- Жду, - сказал Пинкисевич и прибавил непечатное ругательство, аттестуя швейцарца.

- Хуже нет, когда работу отослал, а деньги ждешь.

- У них всегда так. То: не могу, скоро налоги платить, а то: не могу, все налоги съели.

- Вот Левкоев, этот башляет нормально. Ему налоги нипочем. Секретарь конверт выносит - и порядок

- Дупель платит хорошо.

- А как, интересно, Поставец платит?

- Пора бы и расчет, - разгоряченные разговорами о деньгах, художники обратились к Поставцу.

- Денег нет, - Поставец встретил взгляды художников улыбкой.

- Как - нет?

- Откуда ж мне взять?

- Не кукли, Славик. Ты что, как пидор? - сказал Пинкисевич. Стремовский толкал в бок Пинкисевича, но тот, отмахнувшись, продолжил речь. Наивный Пинкисевич, не разбираясь в сексуальных ориентациях, использовал ругательные слова в качестве воспитательных аргументов, - ты ж не пидорас. Гони монеты.

Поскольку Поставец был именно пидорасом (используя вульгарное выражение Пинкисевича), то денег он не дал, а только облизнулся широким влажным языком.

- Четырнадцать холстов, - волнуясь, сказал Дутов, который нарезал из прошлого опуса ровно четырнадцать холстов, - они непросто дались. Вещи имманентные.