М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Я не могу запретить себе думать и чувствовать. Душевное состояние не могу изменить.

- И не надо. Переживайте, сделайте милость! Но не судите все подряд. Что мы с вами знаем о женском счастье? Разобраться если, так ровно ничего и не знаем.

- Принципы есть везде - прежде всего в природе. Как она могла? Ничтожество! Самодовольный пустой хлыщ! Как могла?

- По велению сердца.

- Зачем тогда сердце? О чем же она с ним говорила? О чем?

- Да о чем угодно. Какая разница?

- После наших бесед. После того, как мы обсуждали Микеланджело. Я не могу в толк взять. Это неразрешимо, Сергей, это сводит меня с ума.

- Согласитесь, что сердечная мука - вещь неразрешимая, и станет легче.

- Нет вещей, не поддающихся решению.

- Ошибаетесь. В истории полно случаев, когда решение отсутствует - именно это и есть решение. Решение образуется силою вещей. Для деятельной натуры такое понятие крайне оскорбительно. Как стерпеть? Приходит какой-нибудь, простите, дурак и говорит: сейчас я это решу. Ломает, крушит, революции устраивает, а потом все как-то так тихо, само собой, становится на свои места. И живет себе неразрешенное. Ведь наличие проблем, у которых есть решение, предполагает существование других проблем - без решений. Просто для равновесия.

- Все можно объяснить.

- Неужели? Объясните тогда, как России быть с Северным Кавказом. Или взять ваши любимые интербригады - объясните, кому они пригодились? Или вот вы мне какое решение подскажите: марксистское учение изменит характер исторической эволюции в ближайшие триста лет или нет?

- Разумеется, изменит! Уже изменило! История получила импульс развития! - Соломон Моисеевич возбудился и даже отвлекся от семейных бед. - Проект развития человечества изменился, и скоро перемены охватят весь мир. А Северный Кавказ надо отдать. Давно! Пора прекратить грязную войну. (А что, бывают негрязные войны? - ухитрился вставить Татарников.) Кавказ - это Парнас отечественной поэзии, заливать его кровью преступно. Они стреляют в Толстого и Лермонтова! Что касается бригад в Испании, - тут Рихтер вспомнил о своем горе и сызнова погрузился в тоску, на время оставив Толстого и испанские бригады, - при чем здесь Кавказ, Сережа! При чем тут интербригады! Семья рушится! Ведь предала память, предала все, что воспитывалось, - и Соломон Моисеевич застонал.

- Не драматизируйте, Соломон. Вы за другого придумали, как жить, а у человека, как выясняется, жизнь своя, и жить он будет по-своему. Знаете почему? Потому что история, Соломон, это, извините, не венская оперетта, и либретто для истории не пишут сентиментальные евреи.

Татарников по обыкновению расположился подле кресла Рихтера и потягивал свой любимый напиток

- Что поделать, милый Соломон? История существует помимо нас, вот и еще одно доказательство.

- История существует помимо нас, только если она - цепочка бессмысленных событий. Но мне не нужна такая история.

- А она не для вашего удовольствия существует. Как, впрочем, и ваша невестка, не обижайтесь за прямоту. История не спрашивает нас, милый Соломон, как сделать правильно. Нам кажется, что она спрашивает, и тогда мы суетимся, давая ответы. Норовим ребенка разрубить пополам, как ваш знаменитый тезка.

- С ребенком как раз нашлось решение, - рискнула сказать Лиза. До сих пор они с Павлом молчали. Лиза сказала и тут же испугалась, так скосился на нее Татарников.

- Глядите, Соломон, а вы жалуетесь, что вас позабыли в семье. Вот и новое поколение марксистов. Вот молодежь, готовая менять историю. Можете? Попробовать хотите? Решения нет - идем на таран, верно?

- Верно, - сказал Павел.

- Зачем, позвольте узнать?

- Чтобы победить, - сказал Павел.

- Кого победить? - изумился Татарников. - Для чего постоянно побеждать кого-то? Почему тихо не сидится?

- Разве не всякий день и час надо что-то преодолевать? Лень, или болезнь, или глупость. Или вот, когда вся страна жила во лжи, разве не всякий день надо было преодолевать ложь? - слушая эту высокопарную тираду, Татарников скривился и даже глаза рукой прикрыл. - И разве художник не каждый день нуждается в победе?

- Для чего, Соломон, - устало сказал Татарников, - вы делаете это с людьми, какой прок? Чему учите? Думаете, вы им силу даете? Напротив. Молодой человек, не нужно этих героических позитур. Страна жила во лжи, подумайте! Мы же не в театре. Проще будьте. На цыпочках долго не простоишь. Поверьте, в жизни важно совсем другое, никак не победа.

- А Фермопилы? - сказал Павел, и Лиза поглядела на него с любовью.