М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2

Васю Баринова я не обыгрывал: ждал, когда сам сдастся. Ему в голову пришла остроумная комбинация в два хода - создать свободную прессу, чтобы ее подороже продать, в этот самый момент он уже и проиграл. И все они - крикуны, горлопаны, демагоги, - все в эту игру сыграли, комбинаторы. Им всем стратегия привиделась: мы, дескать, создаем объективную либеральную прессу, и она поднимается в рыночной цене. Красивая двухходовочка, а? И хоть бы кто подсказал тогда: не продается свобода - она в тот же самый момент перестает быть свободой. Это, голубчики, закон. Но разве законами интересовались? Интересовались, как их обходить.

История постоянно играет в большие шахматы - сама с собой. Игра она в страны и народы, в людей простых и в героев, это длинные и интересные партии - играет история сразу за обе стороны, так удобнее. Причем иногда проигрывает, это самое интересное. Проигрывает она, когда фигуры сходят с ума - например, евреи или революционеры. Тогда фигуры начинают двигаться как попало: им, дуракам, кажется, что они сами творят историю - и они мечутся по доске без плана. Или выдумывают какой-то нелепый план действий, называют его парадигмальным проектом, суетятся, падают. И бывает, история сама себе ставит мат - в такой неразберихе. Изредка, но случаются такие партии.

Приходится учитывать ошибку, в следующей партии история играет уже лучше, извлекает уроки. Это и есть то, что Гегель называл самопознанием духа, эволюцией высшего разума. По мере игры, от опыта, приходят простые и красивые решения. Например, евреев и революционеров удобнее держать при себе, рядом, далеко не отпускать. Это главный урок цивилизации. Пусть будут под боком, так надежнее. Пусть повстанцы больницы в провинции взрывают, а евреи вредные теории на кухне придумывают, это лучше, чем провокаторов из- под контроля выпускать. Деструктивный элемент надо включить в конструкцию - самый разумный план. Затем и придумали капиталисты государство Израиль, чтобы собрать вредную активность в одном месте, приручить и сделать планетарное гетто. И на виду, и в зависимости, и одновременно в подвешенном состоянии - разумно, а? Гениальный ход цивилизации: стравить евреев с революционерами. Это, я считаю, великая комбинация: пусть палестинские свободолюбцы и еврейские пророки друг друга в страхе держат. На время, на эту партию - такая комбинация сгодится, а потом посмотрим. Перемешаем фигуры, расставим заново и сыграем новую партию. И может быть, история выиграет - сама у себя.

Однако я отвлекся. Вернемся к нашей истории.

Кстати, когда я произношу слово «история», я имею в виду всю полноту философского смысла. Ровно то самое, что вы вкладываете в это слово, мой милый Соломон Моисеевич, вкладываю и я. История есть осмысление событий, придание им вектора, не так ли? Согласен. Именно это я всегда считал своей целью. История имеет своей конечной целью всеобщее благо - ну, допустим, свободу. Почему бы и не иметь такой цели? Возражений у меня нет. В вашем рассуждении о социокультурной эволюции и истории есть недоговоренность. Вы, голубчик, на самом деле боитесь истории - чуть доходит собственно до дела, как вы в кусты, сами своих идей пугаетесь. Социокультурная эволюция, она поспокойнее будет, она теплее. Вы тепло житейское не цените, но обходиться без него не приспособлены, вот в чем штука. Историю издалека любить легко, вблизи - затруднительно. А вы не бойтесь, вы ответственно к своим идеям относитесь. Постарайтесь, голубчик.

Посмотрите на меня. Вот я - и есть история. Да, именно я. А вы что думали, она как-то иначе выглядит? Три метра ростом, с клыками? Или наоборот - румяная, вся в цветах? Нет, вот она какая, простая, - посмотрите, пожалуйста. Я есть закон, я - сила вещей. Я - разум событий. Я осмысливаю явления и направляю их ход. Не думайте, я понимаю ваше значение тоже - каждый из нас нужен миру. Но подлинная история - это я.

Два старика - Соломон Рихтер и Марианна Герилья - глядели на третьего, а третий старик, улыбаясь, прихлебывал чай.

В то же время на холме, что возвышается над Москвой, в темноте стояли два мальчика и смотрели вниз, на ночной город. Уже не мальчики давно, но мужчины, молодые люди - они оставались мальчиками, потому что не разучились говорить искренне и страстно. Они глядели вниз, на город, который клубился дымом и низкими облаками, горел разноцветными лампами. Огни зажигались и гасли, и от этого казалось, что город дышит - шевелятся его бока, поднимается и опадает грудь. Город шевелился внизу, меж холмами, и напоминал дракона, сверкающего своей драгоценной чешуей. Дракон выдыхал дым из труб и ревел далекими магистралями.