Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка

Пал Палыч, что называется, пошарил по всем карманам и ничего, кроме чековой книжки, у себя не нашел. Ручку ребята ему предоставили.

– Диктуй, Лариса. Ага. Все, записал. А других телефонов нет? И на том тебе спасибо. Перезвоню.

– Пал Палыч, извините. Конечно, не наше дело, но зачем чековую книжку-то портить? Вы ж могли сразу в свой телефон записать, – скромно заметил один из охранников.

– Да? Действительно. А я как-то не сообразил. Ну и черт с ним.

Верзилы понимающе переглянулись, а Пал Палыч тем временем уже набрал номер Анны Андреевны.

– Анна Андреевна? Вы? Здравствуйте, Анна Андреевна! Это я – Пал Палыч… Да Боже ты мой! Какой, к черту, Пал Палыч?! Я, Пашка! Да – Пашка Остроголов. Сережкин друг. Да, да, Анна Андреевна. Ничего. Ничего, спасибо. Нормально. Я вас скоро обязательно увижу. Обо всем поговорим. Анна Андреевна, а где Сережа? В больнице? В какой? В 17-ой? А где это? В Солнцево? Во второй хирургии? И какая палата?.. Ладно, найду. Анна Андреевна, я вам обязательно перезвоню.

Пал Палыч Остроголов завел машину.

– В Солнцево, Пал Палыч?

– Да, только вот где именно эта больница?

– Пал Палыч, без проблем. Мы эту больницу хорошо знаем.

– Не сомневаюсь.

И у охранника, сидевшего в будке и отвечавшего за въезд машин на территорию больницы, также не возникло никаких сомнений по части открывания ворот черному «Хаммеру», к тому же нервно мигавшему фарами. У Пал Палыча хватило ума не заехать прямо на пандус приемного отделения, где в это время стояла «скорая», из которой на носилках выгружали очередного больного или пострадавшего.

Худощавого вида секьюрити хотел было преградить путь вошедшему в приемное отделение Пал Палычу, но, увидев за его спиной двух тяжеловесов, нервно дернул головой и вытянул руку вперед, как бы говоря при этом: «Добро пожаловать, дорогие гости!»

Пал Палыч, попутно прихватив рукав «секьюрити» и протащив его с собою добрых пять или десять метров, спросил:

– На каком этаже вторая хирургия?

– Ой, извините, не помню! Пятый или седьмой. Нет, скорее, шестой или четвертый.

Люди, стоявшие у лифта, не стали спорить с хорошо одетым человеком о правилах очередности, когда створки лифта открылись и оттуда вышел человек в белом халате, немедленно схваченный Пал Палычем за плечи.

– Вторая хирургия. Какой этаж?

– Пятый. А что, собственно?..

Это был даже не вопрос. Лифт закрылся и поехал вверх.

Войдя в отделение второй хирургии, троица направилась к первому облаченному в белый халат существу, сидящему на месте дежурной медсестры.

– Так, это что за дела? У нас карантин! Почему без сменной обуви?

– Плотников. Сергей Плотников. Какая палата? – отчеканил Пал Палыч. По его решительному виду и по тому, как он это произнес, становилось понятно, что лучше ответить сразу, если, конечно, знаешь, о ком идет речь. Да даже если и не знаешь.

– Это батюшка-то? В 530-й. Так он сегодня на выписку.

– Батюшка? Проводите.

Любая больница, для сильных мира сего или простых смертных, вряд ли может вызывать в человеке положительные эмоции. А здесь каждый миллиметр кричал о поразительной нищете, дьявольской неустроенности и бесконечном космическом вакууме, где царило человеческое безразличие.

Мест в палатах на всех не хватало, и вдоль коридора стояли кровати, на которых лежали больные. На одной из таких больничных коек лежала старушка лет восьмидесяти-восьмидесяти пяти. Трудно сказать, какое надо иметь сердце, чтобы не содрогнуться при виде этих страданий. Ее душераздирающие стоны были слышны в обоих концах коридора. Она находилась в сознании, и было видно: помимо невыносимой боли, старушка испытывала острое чувство стыда, что не могла сдержать своих стонов, причиняя неудобства окружающим.

– Господи! Когда же ты стонать-то перестанешь, бабуля? – попутно бросило существо в белом халате, проходя мимо ее кровати.

Это настолько поразило Пал Палыча, что на какое-то время он даже забыл, ради чего примчался сюда, разметая в разные стороны на постах ДПС курящих гаишников. Он остановил бойкую медсестру, взяв ее за рукав халата.

– Послушай, ты, сестра, а разве ей нельзя как-нибудь помочь?

– А кто ей будет помогать без денег? Хочешь, чтобы ухаживали, – плати. Не я эти законы сочинила. Жизнь у нас такая.

– А ты здесь зачем?

– А мне и так не платят. Однако я здесь. И работаю. Ты же вместо меня не пойдешь. Или, может, лично ты мне приплатишь за сострадание? А то ведь у меня двое детей.

Она вызывающе смотрела на своего визави, стоимость одной одежды которого не могла быть и близко приравнена к ее зарплате за несколько лет.