Владимир Сорокин - Утро снайпера (сборник)

«Татьяна Доронина…» — посмотрела Оля на полноватую женщину, несущую перевязанные рулоны обоев.

Женщина проводила Олю хмурым взглядом.

— А милиция? — спросила Оля и остановилась.

В левой руке она сжимала мобильный, правой придерживала висящую на плече сумочку.

— Ноль два? — спросила она и стала набирать на мобильном.

Но он все время или гудел, или молчал.

«И что теперь?» — Оля посмотрела на садящую в окне серо-белую кошку.

Кошка лизала лапу.

— Пошли, пошли, пошли… — Сунув мобильный в сумку, она быстро зашагала дальше по переулку и через некоторое время оказалась на Чистопрудном бульваре.

«Попить надо», — взглянула она на ларек, подошла, купила пластиковую бутылочку кока-колы, на ходу стала отвинчивать красную крышку. Из-под крышки забила розовая пена. Остановившись, Оля посмотрела на пену, и дремавшая последние сутки смертельная тяжесть ртутью поднялась из желудка по пищеводу. Олю вырвало желчью. Бросив бутылку, она добрела до лавочки, села.

— Умер, — сказала она, и весь мир сжался.

Ей вдруг стало все видно в мире. И все было тяжелое и мертвое.

— Там есть, — осипшим голосом прошептала Оля, вспомнив про квартиру с невидимой едой.

Она встала, дошла до метро, поймала машину и в оцепенении доехала до дома с самой высокой аркой. Поднялась на лифте, нашла ту самую квартиру, позвонила в дверь. Открыла невысокая пожилая женщина со спокойным добрым лицом:

— Здравствуйте! А у меня уж давно все готово.

Женщину звали Полина Андреевна, она помогала Бурмистрову в подготовке кормления, но всегда уходила до начала процесса. Оля вошла в большую прихожую.

— А где Борис Ильич? — Полина Андреевна пошла на кухню.

— Он… сейчас… — Оля заглянула в столовую.

Там стоял все тот же стол, сервированный на одного. Блюда с едой не было.

— А я жду, жду! — громко заговорила на кухне Полина Андреевна. — Думала, он отменил! Но тогда бы позвонил, да?!

Оля пошла на кухню. В голове у нее пела сухая пустота. Сердце жадно и тяжело билось. Полина Андреевна что-то убрала в холодильник, закрыла его и заметила стоящую в дверях Олю:

— А?

Оля молча вошла, жадно шаря глазами.

— Вы что-то ищете? — спросила Полина Андреевна.

— Где еда?

— Какая еда?

— Моя.

Полина Андреевна смотрела с улыбкой непонимания:

— А… тут только яблоки в холодильнике да кефир. Помыть вам яблоко?

Оля в упор посмотрела на нее. Полина Андреевна замолчала и перестала улыбаться.

Оля заметила на кухонном столе что-то накрытое полотенцем. Подняла полотенце. Под ним было то самое фарфоровое блюдо, из которого Лошадиный Суп накладывал невидимой пищи. Но в блюде была просто пустота.

Оля заглянула в холодильник. Там лежали яблоки, лимон, две пачки маргарина и начатый пакет с кефиром. В морозилке был только лед.

Оля стала открывать шкафы, выдвигать ящики.

Но ее пищи нигде не было.

Ужас охватил Олю. С позеленевшим лицом она застыла посреди кухни.

Полина Андреевна осторожно отошла в угол кухни.

Оля посмотрела на электроплиту. Там на одной конфорке стояли одна в одной три пустые кастрюли, на другой пустая сковорода. В сковороде лежала целая консервная банка без этикетки.

Оля взяла банку в руки. Банка была тяжелой, чуть больше среднего размера.

Олино сердце тяжело забилось, и из губ вырвался хриплый нечленораздельный стон. Дрожа всем телом, Оля стала искать консервный нож. Но его нигде не было. Тогда, положив банку на стол, она вытянула из наклоненного букового бруска с ножами самый большой нож. Он был тяжелый, как молоток, и острый, как бритва. Оля обхватила его удобную черную ручку двумя руками, с трудом сдерживая дрожь, размахнулась и вонзила нож в банку.

Его толстое крепкое лезвие пробило жесть как бумагу.

— Не знали! — зло усмехнулась Оля, оглядываясь на онемевшую Полину Андреевну, нажала на нож.

Она никогда в жизни не открывала консервные банки таким способом. Сделав пару рывков и неровно разрезав жесть, Оля, дрожа и топая ногой от нетерпения, потянула ручку ножа в другую сторону, силясь раздвинуть разрез. Левая рука, сжимающая край банки, сорвалась и порезалась о нож. Кровь закапала на стол и на банку. Но Оля смотрела не на кровь, а на уродливую, медленно раздвигающуюся, как рот железного дровосека, прорезь:

— Чтобы не прятать… гадина…

Жестяные губы раскрылись.

Рот железного дровосека был набит жидким говном.

Волосы зашевелились на голове у Оли. В банке была баклажанная икра.