Леонид Нетребо - Пангоды

Она… пошла пешком! Думала, скоро кто-нибудь нагонит, подберет. Когда поняла, что поступила опрометчиво (февраль, минус двадцать), Надым был уже далеко за спиной.

Водитель бензовоза всю дорогу удивлялся пассажирке, долго превращавшейся из заиндевелой головешки в молодую женщину: «Ну, ты даешь, Снегурочка, до Русского поля дотопала!..»

Едва Татьяна согрелась, в районе Правой Хетты машина задымила загорелась проводка. «Пожар» потушили, но двигатель надежно заглох. Стемнело. Пришлось коротать ночь в «сталинских» бараках, к их счастью оказавшихся у дороги. Всю ночь топили печку…

Первая северная дорога оказалась предтечей дальнейшей жизни Татьяны Алексеевны Демидовой, которая более двадцати лет трудится в Пангодинском АТП. Каждое утро сотни дорог пангодинских водителей начинаются с окошка диспетчерской. Сколько их было, этих начал, за многие годы? Сотни тысяч, миллион?…

Признаться, мой последний вопрос получился несколько витиеватым: что в вас изменилось с тех молодых лет, если учесть, что Пангоды выросли, стали цивилизованным населенным пунктом, ушло романтическое время, приехали новые люди?… Не дожидаясь концовки, Татьяна Алексеевна ответила: «Да просто моложе была, веселее!..»

Наверное, в этом с ней никогда не согласятся водители ветераны АТП, которые убеждали меня: диспетчер Демидова, как и в молодости, жизнерадостна и красива. По-прежнему, как и двадцать лет назад, каждый день, на протяжении нескольких часов раннего утра, звучит ее мягкий молодой голос: «Доброе утро!.. Счастливого пути!..»

Один старый водитель признался мне: «Бывает, настроение с утра — ни в дугу! Подхожу к диспетчерской, слышу Демидову — и сразу другое дело, жизнь продолжается, сегодня все будет, как всегда, нормально… Как талисман!»

Пангоды столичными звездами не удивишь. Как ни странно, жители этой, по общим понятиям, глубинки, провинциалами себя полагают настолько же, насколько это характерно для, например, тюменцев или свердловчан, — т. е. исходя из географической, а не какой-либо иной отдаленности от европейской части страны.

Такая степень «удивляемости» определяется отчасти тем, что родина взрослых северян, в основном, — как раз-таки названная «европейская часть»; отчасти тем, что звезды, каждодневно сияющие на телевизионном небосклоне, на пангодинском, гастрольном, — метеоры. Так или иначе, более глубокий интерес вызывают судьбы известных земляков, неординарных личностей, жизнь которых является заметным слагаемым естества каждого из нас, нашей историей.

Это было четыре года назад. Закончилась однодневная пангодинская гастроль известного артиста. В понедельник он, окруженный многочисленной свитой, в основном затянутую в хрустящую черную кожу охраной, приехал в маленький, деревянный аэропорт «Медвежье».

Хозяйка авиаперевозок, сменный диспетчер газопромыслового управления, «нашла» пролетающий вахтовый борт с УКПГ на Надым и посадила его в Пангодах.

— Только отдельный вертолет, — «звездно» заявила охрана и предложила вполне «столично»: — Вахту высадите, подождут.

Пошли долгие минуты напряженных переговоров, но диспетчерская кабина стеклянная крепость с маленьким квадратным окошком, не сдавалась. Согласились ли в результате осаждавшие с тем, в чем всегда была убеждена и уверенно отстаивала в те минуты провинциальная мадонна, — человеческое достоинство не географическая величина и не должна изменяться в функциях широты и долготы? Неизвестно. Но особо горячего московского «качка», за грубость при штурме диспетчерской, его коллеги все же послали извиняться (это было непременным условием диспетчера для дальнейшего разговора вообще):

— Извини… — те, Варвара Ивановна.

Они улетели в вертолете, где им с вахтовиками вполне хватило места.

На предложения сына поменять работу на более спокойную, Варвара Ивановна отвечала:

— Сынок, ты же знаешь, я себе проблемы на любой работе найду.

Несмотря на сухие правила, строгие указания, именно она в итоге определяла, кто сегодня полетит первым рейсом, кто вторым, третьим. Аккуратно проходя между Сциллой производственных интересов и Харибдой общечеловеческих житейских проблем, успешно регулировала людские аэропортовские потоки. Вполне могло быть, что, вопреки инструкциям, женщина с ребенком улетала, а инженер оставался. Конечно, ей попадало, но она непреклонно отстаивала свою правоту. При этом ее аргументами справедливости было не что-то замысловато-убедительное, просто черное было черным, а белое — белым. Манера, с которой преподносилось очевидное, была обезоруживающей, поэтому ей верили, прощали и ее уважали.