Леонид Нетребо - Пангоды

— Когда знакомилась с детьми, рассказала им, что я такая-то, буду работать у вас логопедом, учить вас правильно разговаривать. Спрашиваю затем их: а кем ваши папы и мамы работают? Они молчат. Я расшифровываю: ну, что они на работе делают? Они мне, сорок человечков, нестройным хором отвечают: «Де-е-еньги!» Я чуть не заплакала…

Нет, Тамара Васильевна не разочаровалась в Севере: работа увлекла, люди вокруг прекрасные. Она считает, что в принципе сбылось все то, что обещала ей подруга. Под конец трудовой биографии сформулировала для себя нехитрую формулу, известную, как она прекрасно понимает, скорее всего, очень давно: дети являются производным времени, которое «творят» взрослые.

— Раньше позовешь детей сказку читать, они все бросают и бегут к тебе, усаживаются, затихают. А сейчас — что вы! У них — телеки-видики-джойстики, сиди на кнопочки нажимай, думать не надо и в то же время нервам щекотно. Да, в наше время мы тоже любили телевидение, что-нибудь приключенческое, например, «Дети капитана Гранта». Что такое сейчас для многих из них подобный фильм? — Примитив! Ни тебе убийств, ни ужасов, ни безнаказанной жестокости. Нет, это не возрастное брюзжание: я не о том, что лучше — наше «старое» или их «новое». Я о том, какие чувства в человеке пробуждает и воспитывает окружающая действительность.

— Думаю, — заключает свой рассказ Тамара Васильевна, — задача нас, взрослых, все силы приложить к тому, чтобы не было патологического разрыва между поколениями, чтобы мы и дети говорили на одном языке.

Наталья Ивановна говорит чуть напевно, иногда руки согласно волнам речи мягко взлетают с подлокотников кресла и, сделав несколько плавных движений, как послушные крылья, смиренно возвращаются на место.

Отца Натальи Ивановны Шур, офицера, после Отечественной войны направили служить в Сумгаит. Там, у Каспийского моря, в солнечном Азербайджане и появилась на свет Наталья, выросла, вышла замуж, там родился ее сын.

— Мы с мужем никогда не планировали уезжать насовсем, — говорит Наталья Шур, — нам там было так хорошо, как бывает хорошо людям только на Родине. Мысль приехать на Север подзаработать появилась в конце семидесятых.

Первое время они жили в районе самостроя, в «Нахаловке», на окраине поселка, сейчас это географический центр Пангод. Когда «Нахаловку» ликвидировали, пришлось перетаскивать вагончик на новое место. Причем, в этом не было большой технической сложности: балки строили на санях, сваренных из прочных толстых труб, и даже проушина для возможной транспортировки «безпогрузочным», прицепным способом делалась сразу же. Сейчас, живя в квартире, муж Натальи иногда говорит: ну ее, эту квартиру, лучше бы в балке остались жить — ничем не хуже, никакого соседства через стенку, сам себе хозяин, как в собственном доме (даже дворик был). Мне кажется, есть в этом доля здорового лукавства — от квартиры на Севере еще никто не отказывался.

В год, когда Наталья Ивановна, учитель музыки с десятилетним стажем, появилась в Пангодах, музыкальная школа была лишь в пожеланиях, мечтах местных жителей. Для мужа работы хватало, а вот с трудоустройством Натальи, как и со многими тогдашними северными женами, были проблемы. Пришлось учиться новой специальности, окончила курсы операторов котельной, стала, попросту говоря, кочегаром.

— Жутко было подходить к котлам: все гудит и пышет жаром, даже стены, а внутри этого страшного тела — пылающая преисподняя. Первый раз разжигала котел — чуть не взорвался он, так мне показалось. Может, я чего не так сделала — оно как ухнет!.. Приборы там разные, трубки с этого котла чуть не послетали. После этого напарница, хорошая женщина, мне говорит: близко сюда не подходи и руками своими «рояльными» ничего не трогай. Так вот и работали дальше, я на вторых ролях.

Потом появилась музыкальная студия — что-то типа любительского кружка.

Несколько энтузиасток с музыкальным образованием, волею разных судеб оказавшихся в маленьком северном поселке, взялись, как они были уверены, за большое дело для настоящего и будущего своих нынешних земляков. Работали первый год на общественных началах, бесплатно, в свободное от основной работы время. В тех условиях это был единственный наглядный способ доказать, что в Пангодах есть люди, желающие и умеющие работать музыкальными преподавателями, и что пангодинцы готовы обучать своих детей настоящей музыке.

Не имея собственных помещений и инструмента, студия, тем не менее, работала. Сейчас многие ветераны Пангод говорят, что такое было возможно только в эпоху зарождающегося поселка, когда активисты какого-либо новшества чувствовали себя первопроходцами, верили в себя, в тех, в кто рядом, в результаты своего жертвенного труда. Признаться, у меня иное мнение о пангодинцах: энтузиасты, «чудачеством» которых приумножается живая природа Пангод, были, есть и будут.