Леонид Нетребо - Рассказы

— Платон, знаешь что?… Просто — стань Гуцулом.

— Я не Платон и не гуцул, я — Гена.

— Ты Гуцул! — она властно, как в том первом оклике возле продуктового магазина, качнула подбородком. — У тебя папа — гуцул, понятно?… — ее голос возвысился. — Думаешь, у тебя папы не было? Ты всю жизнь считал, что у тебя только мама? Нет…

Он возвратился домой довольно поздно, но мать еще не пришла с работы. Голодные гуси, видно, давно «заведенные», уже не гоготали, а лишь свирепо гыркали надсаженными голосами.

Генка, бездумно, как робот, накормил птиц, продезинфицировал двор, налил в питьевое корыто воды. Присел возле вольера на табуретку, где обычно садится мать, но спиной к чавкающим животным, и закрыл глаза. Запел, ломая язык, застонал:

«…Ой летилы дыки гусы, ой, летилы через лис у зелен гай!

Ты видкрый подрузи двэри, але сэрдце йий свое не видкрывай!..»

Он перестал петь и просто сидел с закрытыми глазами. В глазах была не тревожная голубая долина — покойная ночь; внешний мир пах не сиренью рубленной зеленью, мокрым комбикормом, хлорофосом. Сколько прошло времени? Притихли гуси. Зачарованные песней? Вот это да… Он обернулся.

Гуси лежали вповалку, как прислуги сказочного Вия, застигнутые утренним кукареком в разгар позднего шабаша. Как и полагается чудовищам. С вытянутыми шеями, с еще подвижной пенистой зеленой массой из разверзнутых плоских клювов. Геннадий медленно зашел в вольер, стал ощупывать мягкие тела. Живым оказался только один «гадкий» гусенок, слабый от рождения, с явным дефектом шеи. Ему всегда доставалось после и меньше всех. Сейчас это его спасло.

Геннадий, так же медленно, огляделся, напрягая сознание, ища причину. Наконец понял: автопилот дал сбой, робот «смазал» операции, процесс пошел в неверном направлении. Итак: положил корм, полил хлорофосом двор, подошел к крану с ведром — с тем же самым ведром из под мушиной отравы, в котором, как сейчас припоминает, уже была на дне какая-то жидкость, — открыл вентиль, наполнил, подошел к вольеру, налил в корытце…

Он им все простил.

Скоро придет мать.

Что останется ей и ему после всего этого? Слезы? Упреки? Гусенок, будущий недоразвитый селезень, — как символ, — с перекошенной шеей, убогий и ущербный?…

Когда Геннадий понял, что придушил «уродца», он отдал себе отчет в том, что нет жестокости, как нет и сожаления. Просто «до» была какая-то логика подсознания, сводившего крепкие пальцы на слабой шее, а «после» — вялое удивление: вон я, оказывается, что могу…

Некогда я закончил автошколу ДОСААФ в провинциальном городе солнечного Узбекистана, где имел счастье родиться и прожить детские и юношеские годы.

…Группа семнадцати-восемнадцатилетних курсантов, будущих водителей-профессионалов, именовалась несколько сурово и таинственно для нашего юношеского понимания: спецконтингент. Причина была в том, что учились мы от военкомата, который готовил кадры для Советской армии. Занятия посещали вечером, хотя имелись и дневные группы. Каждый из нас где-нибудь работал на ученических должностях слесарей и строителей — это было уже хорошо для предармейского периода. Некоторые сверстники, в отличие от нас, слонялись без дела, умудряясь в эту неустойчивую пору не только стать завсегдатаями инспекций по делам несовершеннолетних, и даже конкретно КПЗ, но и вполне взросло схлопотать «статью», которая в дальнейшем открывала горизонты отнюдь не радужные.

Всем было понятно, что владение «баранкой» сулит в грядущей воинской повинности ощутимые преимущества перед остальной, преобладающей массой армейской молодежи, только и имеющей к службе аттестаты об окончании школы или свидетельства о неполном среднем образовании. Мало того, для многих шоферские «корочки», ввиду уровня приобретенных в школе образовательных способностей, а для иных и просто по причине определенного менталитета, являлись пределом мечтаний и в дальнейшем становились главным документом жизни, если не считать паспорта. Ко всему, автомобиль для парней всегда был больше, чем средство передвижения или агрегат для зарабатывания денег. Словом, мы были счастливы, что учимся на «водил». Впечатления не портила полувоенная дисциплина: контроль успеваемости со стороны кураторов из военкомата, жесткий учет посещаемости, гимнастерки, строгие короткие прически.