Александр Проханов - Место действия

Но Хромов, боец и провидец, выставил вместо себя молодого, пылкого начальника СМУ, и тот заявил:

— Мы решили начать отсыпку, не дожидаясь документации, потому что время не ждет, нитку поведем от причалов!

— Молодцы! — встрепенулся секретарь. — Больше, больше активности! Поддержим инициативу дорожников!.. Как фамилия? Веткин? Правильно, начинайте отсыпку, пока проектировщики чухаются. Я разделяю с вами ответственность!

Хромов, довольный маневром, сам повел наступление:

— Вот только непонятно, почему дирекция торопит нас со сроками, с одной стороны, и тормозит наши усилия — с другой? Почему медлит с открытием новых карьеров? Почему консервирует Бужаровский карьер? У меня отсыпной грунт на исходе… Это раз!.. Далее, бетонорастворный завод мы пускаем в срок, как и обещали на прошлом штабе. А вот песок для растворов где? Давайте спросим дирекцию, давайте спросим геологов: где обещанный песок для растворов? Где разведанные месторождения? Игнат Степанович, я заявляю ответственно: нависла прямая угроза срыва…

Поднялся прилетевший на днях из Москвы инженер-мостовик Тихонов. Его мост небывалой, уникальной конструкции уже бился, пульсировал, словно бетонно-стальная струна. Сам же Тихонов, худой и костлявый, с испитым болезнью лицом, казался стоящим на костылях. Говорил глухим клокочущим голосом:

— Бетон, бетон нужен! Мосту бетон нужен! Мы простаиваем, ждем бетона по капле. Каждую бадеечку чуть не руками выскабливаем. Разве не видите, без бетона мост голодает!

И сел, тяжело дыша, радея о своем детище, которое изгибалось в снегах над избами, колокольнями, как радуга из металла и тверди. Люди кормили его и поили своими соками, силами. Тихонов, изможденный и высохший, казался донором, отдавшим мосту живую, горячую кровь.

Пушкареву было известно: Тихонов тяжко болен, и дни его сочтены, и он явился сюда, чтобы проститься с мостом, взглянуть на его красоту, на любимые, дорогие черты.

Плотно, голова к голове, сидели старые, молодые. Мерцали глазами.

«Вот они, — думал Пушкарев, — хозяева техносферы, мастера сварных и бетонных работ, знатоки моторов. Наше богатство. Наш инженерный фонд, калиброванный на лютых морозах. И на каждом — одно и то же клеймо: «Ядринск, нефтехимкомбинат».

Говорил геолог, молодой, в белом свитере, накаленный морозом и молодостью. Давал секретарю объяснения:

— Здесь, под Ядринском, растворные пески найти очень трудно. Мы расположены далеко от Урала, а механизм образования песков связан с отложениями, смывом разрушаемых отрогов. У Салехарда, например, такой песок в изобилии, а у нас если есть, то малыми, редкими линзами…

— Разведайте линзы! Не возить же песок из Салехарда!

— Мы делаем все для разведки. Но успех невелик. Есть, правда, место с растворным песком под Щелковом, но на нем сосны, леса первой категории…

— Подождите с лесами. Ищите в болотах. Обязываем вас отыскать.

И казалось: вопреки геологии, вековечным размывам Урала, где-то в топях, в брусничниках, известные секретарю, таятся песочные линзы и их непременно откроют.

— Теперь песок для отсыпки… Так что у вас с Бужаровским карьером?

Поднялся хромой, со шрамом во все лицо с черными порошинками предисполкома Белорыбов. Заволновался, забубнил, закрутил головой:

— Игнат Степанович, там, под Бужаровом, луга, пойма… Нельзя изымать из ведения совхоза!.. И так половину земель комбинат отобрал! То трубопровод, то склад, то бетонки! А теперь пойма! Там же травы, такие места золотые!

— Сколько гектаров?

— Сорок…

— Комбинату нужны карьеры. Возьмут песок и аккуратно закроют.

— Да какой аккуратно! Вломятся с техникой, все раскурочат! Весной зальет, бросят все и уйдут. Только природу загубят!

— Почему загубим? — раздраженно сказал Пушкарев. — Рекультивируем. Дадим гарантии. Аккуратно склоны карьера закроем. Будет озеро. Дадим вам гарантии.

— Знаем ваши гарантии!

— Часть лугов сохранится, будет озеро, рыбы напустите…

— Рыбы? Да хоть в Иртыше-то оставьте! А то рыбу нам напустят…

— Я вас понимаю, — сказал секретарь. — Но комбинату нужен песок, и придется, как ни крути, пожертвовать интересами совхоза. Комбинат висит не в воздухе. Та земля, на которую мы его посадили, автоматически перестает быть сенокосной. Здесь будем собирать другие урожаи… Так что давайте отводите карьер…

— Я — солдат, Игнат Степанович! Я подчиняюсь! Я — солдат! — тряхнул Белорыбов седой головой, стукнул палкой и сел.