Сергей Алексеев - Дива

— Не просто навалились, — продолжал он жалобно. — В блин раскатали! Гриша, и тот рот открыл... Забыл, гад, кто его в кресло начальника посадил! В общем, меня сли­вают по полной. А я размечтался про Госохотконтроль... Ещё и вдова встряла, бумагу накатала губеру — жалует­ся, что волки заели!

— Ну что мне тебя, по головке погладить? — разо­злился Зарубин. — Сопли утереть?

Кривящая рот обида перевоплотилась в серый налёт решимости, поджатые губы почти не размыкались.

— У меня к тебе просьба, Игорь, — вдруг жёстко вымолвил Недоеденный. — Пока ещё не поздно, откажись от принцессы. Придумай причину, сошлись на простуду, кашель, чих. Мол, заражу Её Высочество, да и зверь не выйдет.

— Неужели ты всерьёз на что-то надеешься? — прямо спросил Зарубин.

И увидел перед собой самоуверенного, сильного бойца, которому много что в жизни удавалось, особенно в отношениях с женщинами.

— Где наша не пропадала, — усмехнулся Костыль. — Она принцесса, но ведь баба. Со всеми вытекающими.

А лабаз на старой дойке располагает к интиму...

Возможно, этот охотовед знал, что говорит, и был прав. Для таких целей и была оборудована засидка со шторками.

— Ладно, я подумаю, — чтобы не отказывать сразу, пообещал Зарубин.

А сам двулично подумал, что никогда и ни за что не откажется от награды — охоты с принцессой. Хотя ка­кая эта к чёрту награда?..

— Будет ещё одно совещание, с работником МИДа, — и полголоса и с оглядкой заговорил Костыль, почти уве­ренный в успехе. — Там и заявишь. Я твой должник, но за такую услугу... Проси что хочешь! Как золотая рыб­ка, три желания исполню.

— Три много — одного хватит, — ухмыльнулся За­рубин.

— Я понял! — уже шёпотом заговорил он. — Ты же на Диву Никитичну запал? Сразу это заметил, молоком напоила... Все гости на неё западают. У неё есть избушка, н урочище за Дором. Из Дорийского болота тёплая речка течёт, так на ней домик стоит. Вроде как лесная сторожка, ещё Драконя построил... Когда вам устроить свидание?

— Ты что, сутенёром у неё подрабатываешь?

Недоеденный отпрянул, как-то по-бабьи замахал ру­ками.

— Да боже упаси! Как тебе в голову пришло? Дива туда часто ночевать ходит одна. Мне сначала егеря гово­рили, потом я сам выследил... Этой осенью так почти ка­ждую ночь там. И такое ощущение, ждёт кого-то!

— Но уж точно не меня...

— Может, судьбу свою? Кто первым набредёт — тот и суженый. Она теперь вольная особа и романтичная...

— Ну и пусть ждёт...

Обескураженный Костыль даже растерялся, утратил красноречие и заговорил косноязычно:

— Неужели ты совсем... не того? Никак?.. Да ну, не верю! Фефелов вон сразу... Эх, я бы и сам! Но теперь принцес­са... А у тебя какое желание-то?

Когда Зарубин чуял, как начинает наливаться ядови­тым сарказмом, сам себя ненавидел, но уже ничего по­делать не мог.

— Желание есть, — серьёзно проговорил он. — Уз­нать, куда девался трактор с перекрёстка?

Недоеденный потряс головой.

— С какого... перекрёстка?

— Как на дойку поворачивать, куда принцессу садят.

— Известно куда — егеря на металлолом сдали.

— Когда?

— Лет десять назад. — Костыль насторожился. — По­годи, а ты-то откуда про трактор знаешь?

— Вчера блудил — видел, — аккуратно признался За­рубин. — Попал куда-то... Сегодня там же вроде ездил, ничего не нашёл.

Охотовед как-то облегчённо отмахнулся, глянул на часы и заспешил.

— Место такое! Я сам иногда блужу. Там с этого косо­гора дорог натоптано, и все одинаковые... Так мы куда едем? Если в урочище за Дорийской марью — так рано ещё. На лабаз — так в самый раз.

— На лабаз.

Костыль сначала посмотрел на него возмущённо.

— Ну, ты и кремень! — последнее слово прозвучало как «дурак».

Потом подумал и добавил с завистью:

— Есть в холостяцкой жизни своя прелесть: никому ничего не должен.

По пути на лабаз он не хуже баешника стал расска­зывать про гигантского секача, так и не отстрелянного губернатором, — набивать цену. Зарубин поймал себя на мысли, что внутренне радуется такому обороту: те­перь не надо стрелять старика и пить его кровь. Пусть король с принцессой испытают, что такое охота на мед­ведя в русских лесах. Однако ничего о своих столь ин­тимных чувствах Костылю не сказал, понимая, что отно­шения между ними теперь испорчены непоправимо. Он и сам не понимал, отчего конкретно вспыхнула эта нена­висть к охотоведу. От предложения отказаться от охоты с принцессой? От его кичливого нрава, глупой самоуве­ренности? Или от того, что ему теперь известно укромное место в урочище за Дорийской марью, где ночует Дива Никитична, но он не может сейчас туда поехать?