Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Но, Умберто, может быть, Лейда так и не звонила ему потом. Может быть, это лишь домыслы адвоката.

— О'кей, о'кей, Лейда, я даже не спрашиваю, звонили вы или нет. Я спрашиваю: хотите, мы скажем старцу, что до этого не дошло? Что вы выбросили телефон агента и больше не имели с ним дела?

Лейда молчала.

— Поймите, есть вещи, в которых даже я не смею перечить отцу Аверьяну. Уже не смею. Тем более когда речь идет о нами же установленных правилах.

Лейда подняла на него глаза, пошевелила губами, но опять ничего не сказала.

— Ну хорошо, между нами. Звонили или нет?

Она вздохнула, посмотрела на них с тоской:

— Вы бы видели эти снимки, которые он мне принес. Этих изувеченных, расплющенных людей. Одна девочка была чем-то похожа на Олю.

Умберто оперся о подлокотники, выбросил себя из кресла. Подошел к ней, взял за руки, заставил подняться, повел рядом с собой по кругу.

— Я понимаю, Лейда, все понимаю… И вообще… У нас с Джиной недавно был разговор… Что-то об измельчании человеческой породы — как никому нельзя теперь доверять ни в чем, как откусывают руку с протянутым пальцем. И потом как исключение мы в один голос назвали вас… За эти годы мы вас очень полюбили… Могу теперь сознаться: я долго боялся, что сбежите. От выматывающей нервы работы, от жалкой анонимной роли, от моих истерик. И ведь могли бы, в любой момент. Но вы тянули так честно, так упорно, день за днем, так вжились в мою «Большую игру», в мой сценарий… Верьте — мы вас не оставим. Фонд выделит средства на лабораторию. Вы сможете наконец заняться тем, ради чего уехали на Запад. Хотите — в другом штате, хотите — даже здесь поблизости. Но так, чтобы не попадаться на глаза старцу.

— Нет, — сказала Лейда. — Я не хочу.

Умберто застыл на месте, повернул ее к себе, заглянул в глаза:

— Как это? почему? Хотите остаться в Архиве? Тянуть лямку, как до сих пор? На науке поставить крест? Неужели и вас засосало?

— Да-да… Я чувствую, что не смогу без Архива… Без всех вас… Пожалуйста… Поговорите с отцом Аверьяном… Ведь это в первый раз… Больше я никогда…

Она чувствовала, что с непривычки клянчит и оправдывается неубедительно, фальшиво, что кому-то подражает, может быть, Оле, той прежней, доотъездной, умоляющей не выключать телевизор, потому что она больше никогда-никогда не будет брать для игры челюсть бабки Натальи, а будет только пай-девочка, пай-пай-пай. Умберто всматривался недоверчиво, покусывал прядь волос, оглядывался на Джину.

— Ну хорошо. Я попытаюсь. Хотя вряд ли что-нибудь выйдет. Вы же знаете, как он с Архивом… Если бы вы убили тех двоих, это он бы еще мог понять и простить. Но предать их исповедь… Нет, по телефону и думать нечего. Пойду сам.

Он осенил себя крестным знамением (сначала двумя перстами, потом — тремя), пошел к дверям. Босые ступни сверкали из-под рясы.

Джина подвинулась на кушетке, похлопала по пледу рядом с собой, приглашая сесть, взяла за руку.

— Как я вас понимаю! И я бы на вашем месте… Но куда уж мне… То, что вам приходится выслушивать в этих кельях… Нужны особые люди, подготовленные священники, чтобы все это выносить… Когда-нибудь так и будет, а пока приходится вам, необученным… Не знаю, подумайте все же. Может, действительно воспользоваться этим случаем и вернуться к науке? Мы не будем считать это предательством, правда, не оставим вас.

— Нет, Джина, я не могу. Здесь происходят очень важные вещи, мне нужно остаться. Хотя бы еще на полгода. А там видно будет.

— Но вы верите, что Умберто тут ни при чем? Он и сам переживает… С ним что-то происходит в последнее время. Какие-то припадки необъяснимого страха, кошмары по ночам… Проповеди отца Аверьяна захватывают его все сильнее. Я уже не помню, когда последний раз он осмелился в чем-то возразить ему.

— Да, я замечала.

— И этот монашеский наряд, и босые ноги, и волосы, которые он завязывает в поповскую косичку… Он начал учить русский… Недавно он сказал мне странную вещь: «Знаешь, я так привык двигать людей, как шахматные фигурки. А тут вдруг почувствовал, что кто-то ходит мною. В какой-то очень большой, не моей игре».

— Вам обоим тоже нужно бы передохнуть… Уехать недели на две во Флориду.

— Я бы очень хотела на Гавайи. Но Умберто просто не вырвать отсюда.

— Сильвана недавно ездила в Мексику, вернулась — будто десять лет там сбросила.

— Да, Сильвана умеет устраивать себе антракты… Заполнять яму ожидания словами становилось

все труднее, но обе честно старались, расспрашивали друг друга про мелочи, сплетничали о сотрудниках. Джина время от времени откидывалась на подушке, пускала взгляд блуждать по старинному гобелену. Его привезли из их итальянского дома лишь недавно, были трудности с таможенным разрешением — национальное достояние, сокровище искусства. Гобелен не пострадал от переезда через океан, но Лейду не оставляло ощущение, что кавалькада всадников стала меньше, теснее, а вепри, тигры, носороги, удавы выползли из кустов гораздо дальше, наглее и свирепее.