Andrew Лебедев - ТВари

Достаточно ли было бы это для твоего похотливого сердца?

Успокоило бы это твою боль?

И разве ты не видишь, как я одинок?

– Все девочки обязательно попадают в рай, это я вам верно говорю! — сказал Александр Евгеньевич Баринов.

– Значит, Роза теперь в раю? — недоверчиво переспросила Агаша.

– Все девочки обязательно оказываются в раю, — подтвердил критик.

– А знаете, мне кажется, в раю Розе будет скучно, — с сомнением в голосе сказала Ирма.

Они были приглашены на дневное шоу Монахова «Разные судьбы».

Сам Монахов, приняв позу задумавшегося юноши, прижал микрофон к подбородку и с чувством глядел на самую красивую гостью своего шоу.

И если бы жанр мраморной скульптуры стал бы в наши дни столь же востребован, как в древних Греции и Риме, то нынешний модный ваятель вырубил бы теперь из мрамора не «мальчика, вынимающего занозу», а «телеведущего, сжимающего микрофон». И наши далекие потомки, откопав потом эту скульптуру из-под пепла новых останкинских Помпеев, поставили бы ее в музей и любовались бы, восхищаясь совершенными линиями модного Монахова.

– Скучно? — переспросил Баринов. — Почему скучно?

– Чарли Чаплин когдато заявил, что, если бы ему пришлось выбирать, где провести загробную часть своей жизни, то он бы колебался, не зная, что предпочесть: рай изза его комфорта или ад изза явно веселой компании людей, что там собрались, — сказала Ирма.

– Ах, мы все находимся в плену неверных представлений о том, что есть рай, — грустно сказал Баринов. — На самом деле рай будет для каждого из нас сугубо индивидуальным, а отнюдь не той устойчивой картиной привычно рисуемого в нашем воображении скучного сада, где прогуливаются бородатые старички с нимбами и ручные животные.

– Рай будет для каждого по индивидуальному заказу? — недоверчиво усмехнулась Ирма. — Как отделка квартиры в новых хороших домах?

– Вроде того, — кивнул Баринов, — потому как счастлив каждый человек может быть только индивидуально, а не по универсальной схеме.

– И как вы представляете себе этот рай, в котором окажутся все девочки? — спросил оживившийся Монахов.

Он переменил позу, и теперь с него можно было с одинаковым успехом ваять и «Мыслителя», и нового «Сцеволу» с микрофоном.

– Рай — это прежде всего то место, где мы будем счастливы, — сказал Баринов, повернувшись и обращаясь почемуто не к Ирме, а к Агаше. — А счастливы мы с вами все были прежде всего в детстве и в юности, когда мама была молодой, когда молодыми мы были сами и молоды были наши друзья. Поэтому в том самом раю, которого никто из живых не видел и видеть не может, мы будем в индивидуально сконструированном для нас пространстве узнаваемых и милых сердцу пейзажей… Для умершей негритянской девочки это будет ее любимая африканская деревушка, где она будет общаться со своими родственниками, а для белой девочки из Норвегии в ее раю будет уголочек красивого фьорда, где на высоком зеленом лугу, на краю скалистого обрыва, под музыку Грига она будет танцевать со своими белокурыми подружками.

– Этакое электронное моделирование рая на индивидуальный манер, как в компьютерных играх? — уточнил Монахов.

– Вроде того, — опять согласился Баринов.

– А почему вы уверены, что именно все девочки попадут в рай, и хорошие, и плохие, и даже те девочки, которые прошли огонь и воду и медные трубы современной московской жизни? — спросил Монахов.

– Потому что женщина заслуживает прощения уже по самому факту своего статуса, — ответил Баринов, — и потому что рай населяют ангелы. У Оззи Озборна был красивый клип, где его окружали милые десятилетние девочки на заснеженном поле, — вот это и есть рай в моем понятии.

– Интересно, а что думают по этому поводу священнослужители? — отрабатывая сценарий, спохватился Монахов.

Он протянул руку в сторону человека в черной рясе с большим серебряным крестом на груди:

– Что вы скажете по поводу суждений критика Баринова, отец Николай?

– Вы знаете, в юношеские годы, еще до поступления в духовную семинарию, меня одолевали некие сомнения, — издалека начал бородатый пастырь, — и однажды я поделился ими со своим духовником, пожилым мудрым протоиереем церкви, куда мы ходили с моей мамой. Я сказал ему: батюшка, прочитал я в житие одного святого, что двадцать лет тот жил в схиме, молясь и питаясь немолотыми зернами и диким медом, и что на двадцатом году отшельнической жизни увидал он Ангела, который сказал ему: «Иди в такуюто землю, там построй себе келью и там спасешься»… Тот святой пошел в иную землю, построил там келью и еще двадцать лет жил там молясь… И вот я очень огорчился, прочитав такое, ведь получается что? Монахсхимних двадцать лет жил, молясь и постясь, и не спас душу свою? Так какой же шанс спастись и попасть в рай имеем все мы, простые грешники? И знаете, какую превосходно умную вещь сказал мне тот старый мудрый батюшка? Он сказал, что милость Господня так велика, что все мы должны надеяться и верить, что мы верно спасемся и попадем в рай. Просто у каждого человека свое земное испытание, свой путь. У того святого это испытание было длиною в сорок лет поста и молитв, а у иного человека и жизнь коротка, и испытание посильной для него тяжести.