Майкл Каннингем - Избранные дни

Кэтрин сейчас, наверное, шила. Лукас не представлял себе, каким образом швейная машина способна ее забрать. У нее была снующая вверх-вниз иголка. Она могла уколоть — это было ей под силу, — но никак не нанести серьезный вред.

Но, должно быть, там, где работала Кэтрин, были и другие машины, машины, которые умели покалечить. Он сделал усилие, чтобы их себе вообразить. Он увидел перед собой прессы и барабаны, через которые пропускают готовое платье. Подходит ли она близко к этим машинам? Может, и подходит. Откуда ему знать? Ей могли поручить заправлять корсажи и блузки в большой агрегат. Агрегат представлялся ему размерами с экипаж, белым, а не черным, с пастью, в которую пихали только что сшитые платья и блузки, чтобы он отглаживал и складывал их, извергая целые облака пара.

Наконец прозвучал гудок Лукас подождал, пока мимо пройдет Джек Уолш и скажет: «Порядок». Потом выключил машину и заторопился прочь. Он бежал по Ривингтон-стрит, прямо по мостовой, лавируя между подводами и экипажами.

Когда он добежал до здания компании «Маннахэтта», оттуда уже вытекала река девушек и женщин, и, судя по их виду, в тот день никаких несчастий не произошло. Он принялся разыскивать в толпе Кэтрин. Несколько раз он обманывался — они все были такими похожими в этих голубых платьях. Они проходили мимо по двое и по трое, негромко переговариваясь, потягиваясь, сжимая и разжимая кисти рук, и в конце концов он набрался смелости спросить одну из них, а затем и другую, не видели ли они Кэтрин Фицхью. Ни одна, ни другая такой не знали. В швейном цеху трудились сотни девушек, и знакомы с ней были только те немногие, которые работали по соседству. Издалека Лукас заметил в толпе Эмили Хофстедлер, пухлую и беззаботную, непристойно над чем-то смеющуюся с подругой, но заговаривать с ней не стал. Он не будет с ней разговаривать ни о чем, а особенно о Кэтрин. Он спросил про Кэтрин еще у одной девушки, потом еще у одной. Некоторые в ответ улыбались и пожимали плечами, некоторые хмурились, а одна молоденькая темноволосая спросила: «А я не подойду?» Ее тут же со смехом утащили за собой подружки.

И тут он увидел ее. С ней была другая женщина, постарше, которая зачесала назад свои жидкие седые волосы и шла вытянув голову вперед, будто ее лицо спешило больше, чем остальное тело.

Лукас подошел к ним поближе и позвал:

— Кэтрин!

— Привет, Лукас, — сказала она, с безукоризненным терпением глядя на него.

— Как твои дела? Хорошо?

— Вполне. А твои?

Ну как на это ответить?

— Отчего бы я стал молиться? И благоговеть и обрядничать?

— Лукас, познакомься, это моя подруга Кейт.

Пожилая женщина наклонила голову.

— Кейт, это Лукас. Он брат Саймона.

— Сочувствую твоей утрате, — сказала Кейт.

— Спасибо, мэм.

— Ты хотел проводить меня до дому? — спросила Кэтрин.

— Да, если можно. — Он с трудом удержался, чтобы не схватить ее за руку.

— Кейт, похоже, у меня появился провожатый. Так что до завтра.

Пожилая женщина опять наклонила голову.

— До свидания, — сказала она. Ее лицо двинулось вдоль по улице, за ним последовало и тело.

Кэтрин встала подбоченившись.

— Лукас, хороший ты мой, — проговорила она.

— У тебя все в порядке.

— Как видишь.

— Ты позволишь пройтись с тобой?

— Я должна продать миску.

— Где она.

— У меня в сумочке.

— Не продавай миску. Оставь себе. Пожалуйста.

— Если хочешь, пойдем со мной.

Она пошла по улице, он пристроился сбоку.

Как ему было сказать ей? Как было сделать так, чтобы она поняла?

— Кэтрин, машины опасны, — сказал он.

— Могут быть опасными. Поэтому с ними надо быть осторожным.

— Опасны, даже если быть острожным.

— Но ведь быть осторожными — это самое большое из того, что мы можем сделать, правда?

— Ты больше не должна ходить на работу.

— В таком случае, мой дорогой, куда прикажешь мне ходить?

— Ты ведь можешь шить дома, да? Можешь брать заказы.

— А ты знаешь, сколько за них платят?

Он не знал, сколько за что платят, кроме его собственной работы, да и это-то узнал, только когда ему заплатили. Он шагал рядом с ней. Они вместе прошли через Вашингтон-сквер. Он нечасто здесь оказывался. Площадь лежала за пределами его мира; она не была предназначена для мальчишек вроде него. Вашингтон-сквер, как и Бродвей, была частью города в городе. Она лелеяла свой зеленый и пестрый покой, обрамленный дальними огнями, была местом, где прогуливались мужчины и женщины в платьях и пальто, где хромой нищий играл на флейте: где листья деревьев казались резным узором на фоне неба и пожилая женщина продавала с деревянной тележки мороженое; где ребенок размахивал алым флажком, который бился и развевался на ветру вразнобой с мелодией флейты, а флейтист в ответ флажку выставлял кончик рыжеватой бороды. Лукас пытался не отвлекаться на красоту площади. Он пытался оставаться самим собой.