Майкл Каннингем - Избранные дни

— Еще, и еще, и еще, это вечное стремление вселенной рождать и рождать, — сказал Саймон.

— Да, — согласилась она.

Они оба замолчали. Он держал ее на руках, а она смотрела в окно. На свету ее лицо выглядело не таким поблекшим. В глазах снова можно было различить намек на привычную глубину, на янтарный и оранжевый блеск. На краткий миг она показалась немного ожившей, и Саймон решил, что ей неожиданно стало лучше. Не исполнил ли он, отнеся ее к окну, какой-то неведомый обряд исцеления? Почему бы и нет? Все может быть.

Он почувствовал, как ослабла на шее ее рука. Саймон понял, что она обнимала его из последних сил, и спросил вполголоса:

— Уложить обратно в постель?

— Да, — ответила она, и он так и сделал.

На ферме шли торопливые последние приготовления. Люди и надиане сновали из дома в амбар и обратно. Трое надиан, исполнявшие обязанности техников, с такой скоростью носились вверх-вниз по трапу космического корабля, исчезая в люке и снова из него появляясь, что казалось, будто их задача — это лишь добежать до некой условленной цели, коснуться ее и броситься обратно, и все это со смехом и непонятными выкриками, при встрече ударяя друг друга в ладони. Саймон без дела бродил по двору. Эмори на веранде горячо спорил с одной из надианок (она, судя по всему, была врачом) и татуированной девушкой Лили. Усатому, с маленьким подбородком мужчине (его звали Арнольд) Эмори и Отея, видимо, поручили заботу о своем ребенке. Он кругами вышагивал по двору с младенцем на руках и не переставая приговаривал: «Крошка сорванец, крошка сорванец, крошка сорванец». В амбаре, в окружении приборов, Отея вместе с другой надианской женщиной старались утешить нелепую и величественную Рут, которая под негромкий звон колокольчиков на шее заливалась беспричинными слезами над последними выкладками.

Безумцы, подумал Саймон. Они все посходили с ума. С другой стороны, пассажиры «Мейфлауэра» [51] «Мейфлауэр» — английское судно, на котором в 1620 году пересекли Атлантический океан «отцы-пилигримы», первые поселенцы Новой Англии. тоже, наверно, были такими: неприкаянными фанатиками и чудаками, кинувшимися заселять Новый Свет потому, что старому не было дела до их причудливых потаенных страстей. Такие люди были, наверно, не только на борту «Мейфлауэра», но и на кораблях викингов, на «Нинье», «Пинте» и «Санта-Марии», в составе первых экспедиций, посланных исследовать Надию, планету, с которой земляне связывали такие невероятные надежды. В путь отправлялись сумасброды. Они были истериками, визионерами и мелкими преступниками. Оды и монументы, мемориальные доски и парады — все это появилось потом.

Саймон никак не мог найти себе место. Слоняясь без дела, стараясь не путаться под ногами и не выглядеть таким уж откровенным бездельником, он в конце концов наткнулся на выходившую из амбара Отею и заговорил с ней, хотя и знал, что ей это не придется по вкусу. Это было какое-никакое занятие. К тому же у него действительно имелась пара вопросов, на которые могла ответить только она.

Саймон сказал:

— Катарина сегодня совсем слаба.

— Да, — ответила Отея с явным нетерпением.

Саймон подумал, что, выбери он другую тему, она бы его и вовсе не стала слушать.

— Есть вероятность, что она поправится? В смысле, может еще наступить облегчение, перед тем как она…

— Нет. Ремиссий не бывает. У некоторых это длится дольше обычного, и, если честно, подозреваю, что она продержится еще какое-то время. Наиболее крепкие могут умирать не одну неделю.

— Мы решили лететь.

— Я рада. Теперь прошу прощения…

— Катарине понадобится кровать. Может, я поднимусь на борт вместе с техниками и там посмотрю, как ее удобнее устроить?

— О нет, ей с нами лететь нельзя.

— Как это?

— Извини. Я думала, ты понимаешь. Пространство на корабле ограничено. Мы предполагаем, что в полете некоторые умрут, и постарались это учесть. Но невозможно тридцать восемь лет везти с собой мертвое тело. Этот вопрос даже не обсуждается.

— Вы собираетесь оставить ее здесь?

— Совсем скоро она перестанет понимать, где находится. И есть она больше ни за что не станет. На всякий случай мы оставим ей воды, но пить она тоже вряд ли захочет.

— И бросите ее умирать в одиночестве.

— Она воспримет это не так, как воспринял бы ты. Нуртейцы более склонны к одиночеству. Ей это не причинит дополнительных страданий. Можешь мне поверить.

— Ну конечно.

— А теперь, пожалуйста, извини меня. Ты просто не представляешь, сколько еще надо сделать.