Катрин Панколь - Я была до тебя

Там, в темноте спальни, в темноте моей спальни.

Это просто, говоришь ты голосом, не допускающим возражений и колебаний.

Это так просто, что умереть можно от удовольствия.

Настал день, когда мужчина в сером поднял белый флаг и запросил мира. Мы найдем квартиру, будем вместе каждую минуту, каждую секунду, я защищу тебя от всех типов в коричневом и ты станешь расти в тени моего дуба.

— Я хочу расти одна. Совсем одна.

— Я хочу жить с тобой.

— В один прекрасный день я уйду. Ты и сам это прекрасно знаешь. Мы с тобой выступаем в разных весовых категориях.

— Я не хочу, чтобы ты уходила…

— Я все равно уйду.

— Я хочу, чтобы у нас был ребенок.

— Я не хочу никакого ребенка. Я вообще ничего не хочу от тебя. Ты весь серый.

Вот и конец, думала я, отпихивая его своими теплыми носками и толстыми брюками, отпихивая изо всех сил. Вот и конец. Я тебя больше не люблю, если не считать того, что я никогда тебя не любила. Я взяла от тебя то, что меня интересовало. Расчетливо, как торговка. Это не любовь. Тебе больше нечего мне дать, разве что долгие вечера под торшером, перед включенным телевизором. Твои руки пусты, твоя власть кончилась, твои территории сгинули. Ты — просто старый разорившийся разбойник, у тебя нет ни корабля, ни добычи, тебя выбросило на остров, который вот-вот зальет приливом времени. А я — молодой корсар, я рвусь в бой, я жажду грабить, меня манят неизведанные земли, где я водружу свой черный флаг. Это конец.

Я так думала, но вслух этого не говорила. Мне было стыдно за тот бессовестный бартер, к которому мы в конце концов пришли. Я испытывала к нему благодарность за то, что он поставил на моей территории первые вехи, открыл во мне самой неведомые земли. Его страдания беспокоили меня, мешали мне. Еще они меня раздражали. Я бы предпочла, чтобы он сохранил величие и благородство — ступай, я не держу на тебя зла. Я бы предпочла, чтобы он навсегда сберег в душе мой образ, но сам больше никогда ко мне не приближался. Чтобы держался подальше.

Он бросал меня на кровать, пытался принудить меня к покорности, изобретал новые игры, в которых он был силой и властвовал над моим телом. Но я его отталкивала. Заперлась на все замки. Стала холодной. Равнодушной.

— Ты мне противен, — говорила я ему. — При одной мысли о том, что ты ко мне прикоснешься, меня выворачивает. Я не желаю, чтобы ты когда-нибудь еще ко мне прикасался. Ни за что! Я хочу забыть тебя и все, что с тобой связано. Ты для меня больше не существуешь.

Он отказался от борьбы. Перестал ходить на работу. До полудня валялся в постели. Таскался за мной повсюду. Колотил мне в дверь, отрывал ручки у машины, однажды выпихнул из своей на крутом повороте. Секунду спустя он уже ползал в ногах, повторяя, как он меня любит, как любит.

— Что такое любовь? — спросила я его.

— Ты только посмотри на меня. Из-за тебя я совсем свихнулся.

— Ты свихнулся намного раньше. Я не несу за это никакой ответственности.

Он не отвечал. Его серые волосы побелели. Он и сам весь побелел, как будто с него стерли все краски. Через некоторое время он навсегда исчез с моего горизонта. Больше я его не видела.

Однажды ко мне обратилась белокурая подтянутая женщина, на глазах у которой я считала скрепки и ластики, увертывалась от коричневого начальника и шаталась по другим отделам, выпрашивая себе работу:

— Я за вами наблюдаю. Вы — твердый орешек и умеете постоять за себя, но вы напрасно тратите свои силы. Вы никогда ничего не добьетесь, если застрянете здесь. Пойдемте со мной. Я создаю новый журнал, и вы мне понадобитесь. Если я не ошибаюсь, вы любите писать?

Я открыла для себя мир слов. Научилась выстраивать их так, чтобы за ними зазвенела реальная жизнь. Моя жизнь. Я высекала их, как кузнец, бьющий молотом по наковальне. Пыхтела, потела, кряхтела, не поднимала носа от пишущей машинки — как мои двоюродные деды от мехов в своей кузнице. Эта работа требовала от меня не меньшей скрупулезности, чем работа моих предков, ковавших медь и железо в надежде забыть стук колес по ухабистой дороге и бегство из города в город со взглядом, устремленным ко все новым горизонтам. Новые таланты часто рождаются из уединения, если только душа готова заниматься неблагодарным черным трудом. Наступал миг, когда воображение взмывало птицей, творя миры, в которые можно убежать не сходя со стула. Я отделывала, оттачивала, обстругивала, шлифовала, наводила лоск. С меня сходило по семь потов.

Потом я относила свое творение подтянутой блондинке. Она его читала.