Катрин Панколь - Я была до тебя

Моя собственная женская жизнь стартовала с этого здоровенного и самоуверенного нормандца. Именно он дал мне почувствовать вкус физической любви — практически помимо своей воли.

Хотя он, особенно поначалу, вел себя инициативно, внимательно и прилежно, убежденный, что он — лучший в мире любовник и что любая женщина в его объятиях должна от счастья вознестись на седьмое небо, истинное удовольствие мне доставило не его мастерство — весьма ограниченное в силу своей механистичности, — а его выносливость, позволявшая мне выделывать совершенно невероятные акробатические трюки, благодаря которым я открыла почти безотказно действующий рецепт того, что принято называть гнусным словом «оргазм».

В общем, если я и получила от существования этот роскошный подарок, то нежность, благородство и отточенное искусство моего любовника здесь ни при чем. А подарок действительно хорош — он успокаивает тебя в отчаянье и возвращает к жизни, если тебе случится сбиться с пути. И заслуга в том принадлежит его широкому торсу, его мускулистым рукам, его долгому дыханию, его выносливости и моей острой наблюдательности, с помощью которой я могу исследовать свое тело, испытывать его и поворачивать так и этак, чтобы прийти к конечному результату, хотя он забирал себе все лавры и постоянно носил их на лбу.

Мое удовольствие достигало такой силы и погружало меня в состояние такой слабости, что это одно удесятеряло мужскую самоуверенность моего любовника. Он выпячивал грудь, подкручивал себе воображаемый ус и поглаживал меня по головке, будто верную собаку, которая смотрит, как ее хозяин хлебает суп, и исходит слюной. О том, что я на нем учусь, он даже не догадывался и потому страшно расстроился, когда, величественный, как Цезарь, позволивший бедной заблудившейся галльской девчонке прикрыться полой своей тоги, предложил мне выйти за него замуж, а я в ответ сделала ему реверанс и отправилась экспериментировать с другими.

Я обрела волшебную формулу и не собиралась ограничиваться единственным экземпляром вопиющей мужественности. Дорога мне нравилась, и, пойдя по ней, я и не думала останавливаться, уверенная, что впереди меня ждут новые открытия и новые самцы — более пылкие и менее нудные, которые увидят во мне не только идеальную супругу, способную плодить детей, держать дом и чистить сапоги мужу перед важным обедом с начальником, но и кое-что еще.

— А ничего у тебя телка, — сказал один из его приятелей. — Все при ней. — Он смотрел на меня из-за покерного стола, из-за раскрытых карт, пользуясь передышкой в игре. Сидел он ссутулившись и одной рукой поглаживал банку пива.

Я возлежала на диване, задрав ноги кверху, — прочитала в журнале, что это полезно для кровообращения, улучшается форма ног, а ноги — мой капитал, — и пыталась уснуть вопреки синеватым табачным облакам, плававшим по комнате, и бесконечных просьб: «Зайка, принеси нам еще пивка, а?» Я дремала, вертелась на слишком жестких подушках, ложилась то на правый бок, то на левый. Слышала все, что они говорят, но как будто не слышала ничего. Думала о завтрашнем дне и множестве других завтрашних дней, которые будут походить один на другой, если я по-прежнему останусь с этим человеком. Что-то придумывать и изобретать, стремиться чего-то достичь — для него эти слова пустой звук. Он вычеркнул их из своего словаря. Слишком загрузно. Я прикрыла глаза.

— Ножки зашибись. Пасую.

— Самое красивое в ней — не ножки, а бедра, — авторитетно заявил мой жених, не отрывая глаз от своих карт. — Вскрываюсь…

И он бросил карты на стол. Одновременно я бросила взгляд на свои ноги, постаравшись увидеть их такими, какими их видит он. Мысленно разделила их пополам: вот ноги, а вот бедра. Рассмотрела то и другое в отдельности. Если я останусь с ним, то стану безногой, это точно. Не знаю, что и думать. Мысленно склеила ноги назад и решила, что подумаю об этом завтра.

Все-таки странная идея — разрезать меня на куски.

Благодаря ему я открыла бесконечные ресурсы своего тела. Что касается прочего, то есть бесконечных ресурсов моей души, здесь я продвинулась меньше. Честно говоря, я жутко мучилась оттого, что понятия не имела, кто же я есть. Я испытывала, не умея этого сформулировать, прочное презрение к девице, боящейся твердо и отчетливо сказать «я» и «мне», не меняя тона, поведения и личности. Я без конца металась между прелестным домовенком, отчаянной воительницей, брошенной девочкой и спящей красавицей, которая ждет не дождется, когда явится прекрасный принц с дипломом и увезет ее на своем ретивом скакуне.