— Это он. Он набросился на меня в сарае…
Анри Арман расхохотался громким насмешливым смехом:
— Лучше ничего не придумала? Мой сын! В сарае!
— С этой соплей!
Он повернулся к сыну и знаком велел ему подойти ближе:
— Эй ты, а ну-ка, иди сюда!
Ну вот, мы собрались все четверо — мать и дочь, отец и сын, — и правда сейчас выйдет наружу. Конец прогулкам с Большим Начальником и его сынком. Мы снова будем хохотать как безумные и секретничать в безобидной тени Дяди. Она, конечно, немножко пострадает, ей придется поднять лямки купальника и прикрыть свои длинные загорелые ноги, но неужели мы вчетвером не сумеем ее утешить? Ведь столько лет ей вполне нас хватало!
— Откуда ты идешь?
— Э-э… Я спал, как все… — ответил сынок, не глядя на меня.
— Где ты спал?
— Да там, на камнях. А в чем дело?
— А ты случайно не ходил в сарай?
— Да что я там забыл, в этом сарае?
— Утверждают, что ты приставал к этой девочке…
— Я? Послушай, пап, ты же меня знаешь. У меня хватает подружек в универе, чтоб я еще бросался на всякую мелочь пузатую!
И он рассмеялся своим придушенным смешком, в котором ясно читалось презрение, а потом пожал плечами:
— Она сама за мной бегает! Она мне покоя не дает! Я уже сто раз собирался с тобой об этом поговорить. Просто не хотел раздувать из мухи слона, вот и все.
Он говорил твердым и уверенным тоном — тем же, каким всегда говорил его отец, — и впервые на моей памяти говорил с ним как равный с равным.
Анри Арман повернулся к моей матери:
— Ну вот видишь! Она просто хотела обратить на себя внимание. Она пыталась с ним заигрывать, но у нее ничего не вышло. Она у тебя та еще штучка, я это давно заметил. С ней надо разобраться, таких вещей нельзя спускать. И вообще, ты с ними слишком миндальничаешь. Нет, ты не виновата, ты же не можешь успевать везде. Это общая проблема женщин, которые воспитывают детей без отца. Или с таким отцом, который слова доброго не стоит, что еще хуже…
Он испустил вздох, полный глубоких намеков, который я восприняла как предательство. Расстановка сил изменилась: теперь мы выступали не двое на двое, теперь я одна противостояла троим. Я резко отстранилась от матери и уставилась на нее, ожидая, что она скажет. Она казалась растерянной, и тогда я, словно дрессированная змея, плюнула своим ядом:
— Он не имеет права так говорить о папе! Его это не касается! Он нам чужой!
— Ого! Для маленькой обиженной девочки что-то она слишком быстро пришла в себя! Только что плакала, а теперь, гляньте-ка, ругается. Ты что же, — Анри Арман обращался уже ко мне, — думаешь, кто-ни-будь поверит в твою комедию? Стыдись! Уверяю тебя, дорогая, этим детям просто необходим отец, тот, кто будет держать их в ежовых рукавицах. Думаю, мне эта задача по плечу!
Он положил руку матери на спину и принялся нежно поглаживать ее шею. Она оперлась об эту сильную и надежную руку, которая означала конец ее одиночества. Образ мужчины, который будет постоянно рядом с ней, возьмет на себя ее проблемы и наконец позволит ей вести легкую и беззаботную жизнь, развеяла ее последние сомнения. Анри Арман был прав: она не могла везде успевать, и дети пользовались этим. Слишком долго она обращалась с ними как с равными, посвящала их в свои замыслы, делая из них доверенных сообщников. Теперь им пришла пора вернуться к роли послушных, дисциплинированных детей. Он наведет порядок в ее жизни. Она может на него положиться — на него, на его силу, силу мужчины, который не ведает сомнений и знает секрет истины. И она заняла его сторону.
— Как же тебе не стыдно? — сказала она. — Выдумывать такие истории! Ступай умойся! Вечером я с тобой еще поговорю!
Я чувствовала себя раздавленной. Она меня предала. Хуже того: я потеряла любовь этой женщины, которую любила больше всего на свете. Изгнанная из земного рая, я совершенно забыла про схватку на сеновале. Меня терзала одна ужасная мысль: мать перестала быть мне матерью. Я потеряла ее любовь. Я утратила смысл жизни. Ради чего мне дальше бороться? Какой другой сияющий образ я буду прятать в тайниках своей памяти, мечтая, чтобы он мне приснился? Кто другой сможет ее заменить? Кто будет таким же красивым и сильным, обаятельным и жестоким, лукавым и хитрым, нежным и безжалостным, одним словом, таким же романтичным?
Я не заплакала. Не стала протестовать. Проглотила обиду и как ни в чем не бывало продолжила свои пляски милого домовенка, правда, слегка контуженного. Но поклялась себе, что никогда не буду верить сильным мужчинам и женщинам, которые любят сильных мужчин. В сердце у меня образовалась дыра — огромная черная зияющая дыра. Я лишилась своего кумира и не видела вокруг никого, кто мог бы занять его место. И тогда я стала искать прибежище в выдуманных историях, прекрасных историях, я сочиняла их в темноте, борясь со сном. Я создавала тысячи персонажей и изобретала тысячи коллизий, придумывала тысячи счастливых и трагических концов, потому что только они могли меня утешить. Вначале я сочиняла их в голове, по ночам, потом стала записывать в тетрадь, на обложке которой торжественно написала: «Личное. В случае моей смерти подлежит уничтожению».
Читать дальше