Анатолий Гладилин - Тень всадника

Доклад свой построил по-научному. Преамбула:

Мол, дескать, и так далее, сама понимаешь, в общем, в целом, в частности, короче, бывают ситуации, когда бесчеловечно говорить сразу "нет", надо сделать вид, что подумаешь, обмозгуешь, пусть остается хоть слабая надежда, а потом он, она, сам, сама воздвигнет, смастерит защитную стенку, и не будет ощущения острой обиды, поверь моему опыту...

Соответствующая мимика лица, но я проскакиваю минное поле... Я не хвастаюсь своими подвигами, просто, с твоего позволения, некоторые теоретические выкладки, экскурс в психологию.

Тезис:

В Истории, то есть в исторической науке, эмоции смазываются, сохраняются лишь голые факты, поэтому, а не почему-нибудь другому, без всякого подвоха какой тут подвох? - я делаю тебе официальное предложение, которое, естественно, ни к чему тебя не обязывает. Да, у меня была жена, и она была Королевой. Нас не разводили, однако больше в моей биографии, в моих биографиях никаких жен не зафиксировано, их попросту не существовало. Теперь, когда я это сказал, а ты выслушала, это станет фактом твоей биографии, моих биографий. Понимаю, сейчас тебе смешно, сейчас тебе плевать, плюнуть и растереть, но, возможно, лет через пятьдесят - женщины меняются с возрастом - ты вспомнишь, скажем так, осторожно, с положительной эмоцией, что профессор Сан-Джайст, а значит, и все те, кем он когда-то был, почтительно просили твоей руки и сердца. Точка. Извини за дурацкую мизансцену, знаю, что ты торопишься. Спасибо.

Молчание. Непроницаемый взгляд Жозефины. Потом в глазах мелькнули искры.

- Ну, я правильно тебе ответила?

Учитывая некоторую торжественность момента, чинно поговорили о чем-то нейтральном. Я проводил ее до "понтиака". Она сохраняла дистанцию - не позволяла мне ни прижиманий, ни прикасаний, мы словно танцевали котильон в парадной зале. Села в кабину.

- Профессор, благодарю за высокую честь. Теперь, по всем законам жанра, герои должны уходить твердой походкой, не оборачиваясь.

Что я и сделал. Но, использовав профессиональный трюк разведчика, незаметно оглянулся. На долю мгновения. Этого хватило, чтобы увидеть, как она припала к рулю в приступе смеха, как будто не могла больше сдерживаться.

Топая домой, я размышлял, что именно ее так развеселило. Конечно, нелепость ситуации, помноженная на мою патетичность. Для девочки с обостренным чувством юмора вполне достаточно. И все-таки... Расстегнутая блузка, и юбка сильно помята. Дженни строго следит за своей одеждой, она не придет на работу в неотглаженной юбке. Абсолютно исключено. Значит... Значит, по дороге ко мне заехала к кому-то, времени было мало, небось сперва не соглашалась, ссылаясь на то, что беспардонно опаздывает, но тот, к кому она заехала, просто задрал ей юбку, ну невтерпеж обоим, молодость, кровь играет. И вот, не успев привести свой туалет в порядок, явилась на скучную свиданку, а тут ей преподнесли реверанс из девятнадцатого века. Сопоставив события и временной интервал между ними - умрешь от хохота.

Таковы теперешние нравы и легкомыслие юности. Теперешние? Король был в летах, однако приказал остановить карету и повел Кристину в рощу. "Я испачкаю платье, что скажет муж?" - шептала Кристина, но король уже укладывал Кристину на мокрую траву, он знал, что она тоже этого хочет, ей нравится его настойчивость, спонтанность желания, и ей плевать на самом деле, что скажет муж, она придумает объяснение.

* * *

Написал ей звуковое письмо. То есть надиктовал на магнитофон и кассету положил в конверт. Передам при встрече со словами, мол, если когда-нибудь у тебя будет плохое настроение, депрессия и т. д. - послушай, взбодришься. Представляю себе, как она будет слушать мой скрипучий голос, перемежаемый тяжелыми вздохами. В тексте ни упреков, ни попреков - сплошная ода, дескать, какая ты замечательная девочка и как я в тебя верю.

Женщины знают, что с годами они изменятся. Женщины не знают, как быстро они меняются. В пределах одной своей жизни они проживают несколько, иногда совершенно различных жизней. Оставаться самой собой, с начала до конца, удается редким, очень сильным, а главное, очень эгоистичным, эгоцентрическим натурам. Такой была Марлен Дитрих, кинодива тридцатых годов, мечта мужского поколения, уничтоженного потом во второй мировой войне. Перед войной в Лондоне, на приеме в шведском посольстве, имел честь быть представленным фрау Дитрих и наблюдать ее не на экране, а с близкого расстояния. Эффект, как бы теперь сказали, атомной бомбы. Испепеляла все вокруг в радиусе десяти километров. И мы с ней, с фрау, были тогда примерно одного возраста. Лет через сорок, в Париже, увидел ее опять, и я был снова молодым (сравнительно), а она - старой развалиной. Но какой величественной, музейной развалиной! Повторяю, Марлен Дитрих исключение. А обычно старые развалины вызывают лишь жалость и сожаление.